Прошел год
Шрифт:
– Ну вообще-то, произнесла она, спустя минуту и пристально рассматривая получившуюся субстанцию, - здесь он был не очень конкретен. Мне показалось, что он рассуждает скорее логически, нежели профессионально. А еще точнее - из соображений здравого смысла. Что никакая консервативная терапия тут не поможет. Леве нужен еще один стресс. Это не совсем совпадает с моей версией про настоящую любовь...
– она снова задумалась.
– Или, как раз, совпадает? А вот скажи мне... С чего ты взял, что ты можешь сделать так, чтобы ему снова захотелось жить? Если ты мне ответишь, я обещаю инвестировать твою поездку, - неожиданно закончила она.
–
– убежденно сказал я, надеясь, что она со мной немедленно внутренне согласится, - ты представляешь себе...
– ...более того, - спокойно продолжила она, - я с удовольствием составлю тебе компанию.
После чего она помолчала и посмотрела на произведенное впечатление.
– Ну что ты, - сказала она наконец, - что ты с идиотским видом крутишь пальцем у виска? Это же ты у нас стажер. А я - совсем другое дело. Я высокооплачиваемый специалист, в крепком долгоиграющем проекте по развитию северных народов. Я за последний год заработала столько, сколько мой муж - финансовый аналитик - за два. И потом, даже с объективной точки зрения, это небольшие деньги.
Я понял, что с ней нужно разговаривать на эту тему как-то более строго.
– Лена, - сказал я, послушай.- Переданный с оказией на мой день рождения литровый "Корвуазье" - это одно, а это.. .э - э - это другое.
Очень убедительно получилось. Она вздохнула и с хрустом, с удовольствием потянулась.
– Вот ну какой же ты странный мальчик. Может, я хочу, чтобы ты понял, что все это реально. Что ты можешь еще раз оказаться там. Может, я хочу, чтобы ты испугался, этой возможности, а потом победил этот страх. Очнись, эй! Все может произойти еще при этой жизни. И потом, ты не ответил мне на вопрос, - сказала она уже из глубины квартиры.
Да, испугался. Да, руки похолодели и за лицо в такой ситуации трудно отвечать. Я боюсь оказаться там - и что? Чего я боюсь? Не справиться с сердцем, вот чего. Оно и так себя ведет как бешеный маятник.
Пока я с трудом допивал свой кофе. Ленка уже успела переодеться в джинсы и оранжевую пайту с капюшоном.
– Гулять пошли, - авторитарно произнесла она .- Выедем куда-нибудь на травку, пива попьем. И ты мне ответишь на вопрос, почему ты уверен, что сможешь?
– Я не уверен ,- сказал я честно.
– И теперь ты отменишь свое решение?
Ленка надолго замолчала. Мы вышли, сели в ее бежевый опель, и, когда уже выехали на трассу, она сказала:
– Нет, родной. Не надейся. Не отменю. Единственное, что это может случиться не ранее, чем через две недели.
– Ленка, - решил я выяснить, - а почему ты меня понимаешь?
– Понимаю?
– она удивленно вскинула брови.
– Нет. Я ничего не понимаю. Ну, в том смысле, что я не могу все это объяснить. Я эту ситуацию не понимаю, я ее чувствую. Со-чувствие. Это слово, вопреки распространенному мнению, к жалости не имеет никакого отношения. Это именно со-чувствие. Понимать для этого ничего не надо и даже вредно. Почему я знаю, что твой Лев Михайлович - умный и красивый человек? Ну, я текст читала, из
– и она посмотрела на меня поверх темных очков. В ее глазах плясали громадные черти.
– Что?
– очень заинтересованно спросил я.
– Нужно иметь возможность закрывать глаза и видеть солнце.
* * *
В следующие две недели случилось событие, которое, как в лузу, попало в общий контекст происходящего - природный магнетизм слов, снов, решений и воспоминаний уже образовал воронку. Вечером, в половине десятого, мне позвонила Лина Эриковна. Голос у нее был то ли простуженный, то ли грустный, а может, я уже отвык - почти год прошел с тех пор, как мы разговаривали в последний раз.
– Я звоню по поводу Левы, - как-то напряженно сказала она после первых приветствий.
Я подумал невесть что.
Наверное, голос, которым я спросил "что случилось?" не вполне принадлежал мне.
– Алло!
– растерянно произнесла Лина.
– Это ты?
Тут в трубке что-то щелкнуло и она пропала, а через полминуты позвонила снова.
– Я у вас в командировке, - сказала она более бодро.
– Давай встретимся. Она назначила мне встречу возле театра русской драмы, а я так и не спросил у нее, что с Левой. Но почувствовал как-то, что напрасно я подумал о самом плохом. Я вышел на улицу, шел пешком, подставив лицо сильному ветру понимал, что я уже не живу так как раньше, а просто жду того дня, когда приеду в Питер, и мы отправимся с Ленкой в Пулково. А что будет дальше - я не понимаю до сих пор.
Лина Эриковна рассматривала афиши. Она выглядела не просто хорошо. В таких случаях интеллигентный Ровенский говорит "охренеть". Она была в белых стрейчевых брюках и зеленом свитере, ее рыжие волосы были собраны в высокий хвост. Летние шнурованые ботинки из замши цвета сливочного мороженого. Охренеть. В прошлом году, в Саду она показалась мне значительно консервативнее. По крайней мере в том, что касалось одежды. Она обернулась, и улыбнулась - услышала, как я подошел. Нет, хороша Лина Эриковна в свои пятьдесят с копейками. А косметикой, понятное дело, она не будет пользоваться никогда. Эти хипповые герлы семидесятых не стареют и не пользуются косметикой. Хорошее поколение. Это поколение, включая Леву, слушало "Роллинг Стоунз" и читало Керуака с Берроузом. Они даже докторские к тридцати годам защищали шутя, без звериной серьезности. Последнее поколение с чувством юмора. А у меня на работе двадцатитрехлетний Витька Медведев, который самостоятельно провел полторы консалтинговых сессии с какими-то толстопузыми дядьками, говорит: "Мы - агенты развития радикального толка", - и у него в глазах горит холодный огонь. Ни тени иронии. То есть, мы вас всех, падлы, разовьем, как бы вы не сопротивлялись. Причиним вам счастье.