Прошлое должно умереть
Шрифт:
– Папа, они переехали меня как нашу кошку.
У нас действительно перед этим кошка под машину попала. Дети очень переживали, и мы с женой тоже. Когда он заговорил, там в больнице все так обрадовались, и врачи, и медсестры, подумали, будет жить. Но потом он закрыл глаза, и это было все. Больше уже не открыл.
Он замолчал надолго, с головой уйдя в прошлое. Олег, наконец, решился прервать молчание, тихо спросив:
– И как же вы потом?
– Снова жил один, решил, что видно не судьба мне семью иметь. Потом снова встретил женщину, не очень молодую, и не очень красивую, но добрую и хорошую. Думал, что мы с ней уже вдвоем и будем доживать, но через год родилась дочка.
Олегу очень хотелось спросить, где же они теперь, но он уже не решался. Угадав
– Да, нет, они, слава богу, живые. Просто два года назад жена заболела. У нее обнаружили раковые клети в желудке, удачно, что на самой ранней стадии. И я отправил ее вместе с дочкой в Израиль, там медицина получше. И ты знаешь, ее там вылечили, даже без облучения и химиотерапии, одними таблетками. Но я решил, пусть лучше остаются там, а теперь вот и сам к ним собрался. Жена пишет, дочка стала настоящей израильтянкой. Она и так смуглая была, а там еще загорела, на иврите болтает чуть ли не лучше, чем на русском. И патриотка такая, представляешь, я ее Сашей назвал в честь моего старшего, так она поменяла имя на Сару. Надо же такое.
Он засмеялся и покрутил головой.
– Только подумать, мы здесь всеми правдами и неправдами пытались раздобыть себе русские имена, а она поменяла Сашу на Сару. Правда, это библейское имя.
Он неожиданно перестал смеяться и серьезно, и даже как-то торжественно сказал:
– Так звали мою мать.
Потом уже обычным тоном добавил:
– В общем, все равно получилось по обычаю.
И поймав удивленный взгляд Олега, объяснил:
– У нас, у евреев, принято называть детей в честь мертвых. В честь живых нельзя, это плохая примета, а мертвых нужно почтить обязательно. Так что теперь у нас в роду снова есть Сара Шполянская.
– А вот внука моего или внучку будут звать в честь младшего, Мишеньки, только уже на иврите, мальчик будет Михаэль, девочка – Михаль. Правда жена говорит, что дочка всех женихов разгоняет. Уж очень у нее характер независимый. После университета собирается еще в армию идти, в боевые части, чтобы автомат дали. Я когда навещал их, пытался отговорить ее, и знаешь, что она мне сказала: «Тебе этого не понять. Мы, евреи, должны защищать нашу страну»
Он снова тихонько засмеялся.
– Ну, пусть немножко позащищает, а потом, я надеюсь, все-таки образумится, выйдет замуж. Должен же найтись такой, что сможет ее к рукам прибрать. Мы с матерью уже давно утратили на нее всякое влияние.
Он еще что-то говорил о своей дочке, но Олег слушал невнимательно. Он думал о том, что этот человек столько лет был один. Теперь Олег стал понимать, что такое одиночество. И как же он жил после того, как снова потерял семью. И похоронил жену и двух маленьких сыновей. Потом он вспомнил о своих родителях, и сердце у него заныло. Он не звонил им с тех пор, как началась вся эта история. Они, наверное, волнуются, пытаются дозвониться до него, а телефон выключен. Надо бы им позвонить, но неудобно звонить из чужого телефона. Да и что им сказать? Говорить фальшиво бодрым голосом, что все хорошо, когда все так плохо, что дальше некуда. Ладно, может, завтра Аркадий Семенович узнает что-нибудь, тогда и позвоню.
Шполянский заметил, что Олег думает о чем-то своем, и решил, что тот устал или опьянел с непривычки. Он стал собираться, пообещав завтра же все узнать и позвонить. Потом он уехал, и Олег снова остался один. Он убрал со стола, потом включил телевизор, но толком не мог сосредоточиться на том, что видел. Его одолевали тревожные мысли. Ну, пересидит он пока на этой даче, а что потом? В голову ничего не приходило. За окном стемнело, и он решил, что ничего не случится, если он выйдет погулять. Впервые за три дня он вышел на улицу. Нигде никого не было. Далеко вдали виднелось шоссе, по нему то и дело проезжали машины. Там была жизнь, а здесь стояли тишина и запустение. Он шел по неширокой дороге между пустыми мертвыми домиками. Сначала ему было страшно ощущать себя единственным живым человеком на много километров, но постепенно он отвлекся, стал разглядывать дома. Каждый домик отражал характер и привычки
***
Альбина чувствовала себя совсем плохо. Каждую ночь ей снилась Лена. То молодая и веселая, она приходила к Альбине, и они снова были студентками и бежали на занятия. То Альбина натыкалась на ее мертвое тело в самых неподходящих местах. Иногда она что-нибудь говорила, и Альбина облегчено вздыхала, значит, она не убила ее, она не убийца. И она плакала во сне от счастья. Но, когда она просыпалась, ей становилось еще хуже. Она нервничала. Каждый телефонный звонок казался ей звонком из милиции. Когда ее звали к телефону, она с замиранием сердца готовилась услышать сухой официальный голос, который ей прикажет оставаться дома, так как за ней сейчас приедут. Еще хуже обстояло дело, когда звонили в дверь. Открывая, она ожидала, что сейчас ворвется отряд ОМОНа, или кого-то там еще, Она точно не знала, кто приходит арестовывать убийц. Она постоянно прислушивалась к шагам на лестнице, глаза ее то и дело наполнялись слезами. Настроение у нее менялось каждую минуту. То ей было жалко Лену, огромное чувство вины захлестывало ее, и она мысленно просила Лену о прощении. То вдруг она начинала чувствовать дикую ненависть к бывшей подруге, за то, что та заставила ее пройти через все это. Потом она уставала от всех этих переживаний, и все становилось ей безразличным. Ну, убила и убила, подумаешь, никто об этом не знает и нечего переживать. Из милиции никто не приходит, значит, о ней там и не думают. А вдруг они посадят Олега? А ведь он ни в чем не виноват, что тогда ей делать? И она снова погружалась в пучину отчаяния.
Дети и муж озабоченно смотрели на нее, и не знали, как к ней поступиться. Саша-младший время от времени подходил к ней и пытался утешить.
– Ну, мама, – хмуро говорил он ей. – Ну, что ты так убиваешься? Ну, дружила ты с ней сто лет назад. Это случайность, что этот милиционер сообщил тебе, что ее убили. Она могла умереть в своем Владивостоке еще десять лет назад, и ты бы даже не знала об этом.
У Юли тоже начинали поддергиваться веки, когда она смотрела на мать, а муж, не выдержав, сказал ей:
– Слушай, может у тебя климакс, что ты такая психованная?
– Ты что, с ума сошел? – разозлилась Альбина. – Мне пока только тридцать девять, а не сорок девять, если ты не помнишь. И ты бы тоже на моем месте нервничал, если бы к тебе милиция приходила.
– Но они же тебя ни в чем не подозревают, просто зашли на всякий случай.
– Откуда я знаю, что не подозревают? Ты, вон, и то спросил, где пистолет.
– Господи, да я и в виду ничего такого не имел. Просто вспомнил вдруг о нем случайно.
– Столько лет не вспоминал и вдруг случайно вспомнил?
– Черт меня, видно, дернул за язык. И чего я действительно сказал о нем. Лучше бы молчал, – расстроился Саша.
В субботу утром, когда Альбина была дома одна, вдруг позвонила Лера. По ее голосу Альбина поняла, что она чем-то расстроена.
– Что с тобой? – спросила она. – Случилось что-нибудь?
– Ничего не случилось. Что со мной может случиться? Просто у меня депрессия.
– С чего бы это? Из-за чего у тебя может быть депрессия?