Проси, что хочешь: сейчас и всегда

Максвелл Меган

– Теперь мы заговорили об отце? Не впутывай сюда его!

Возмущаясь его реакции, я кричу:

– А почему я не могу говорить о своем отце, когда мне этого хочется?

– Потому что мы разговариваем о Бетте, а не о твоем отце.

– Ты придурок, тебе это известно?

Эрик не отвечает. И я, уже не сдерживаясь, продолжаю:

– Я собиралась сказать тебе, что отец научил меня не давать себя в обиду. Эта идиотка, если не сказать хуже, вздумала меня перехитрить. Она вела себя, как стерва, и хотела испортить

мне жизнь. Что я должна была делать? Поздравить ее при встрече?

Не взглянув на меня, Эрик хватается за голову.

– Я не говорю, что ее надо встречать с распростертыми объятиями. Я просто хочу, чтобы ты не имела с ней ничего общего. Не приближайся к ней, и мы сможем жить в мире и спокойствии.

– А как же сегодняшний вечер? Эта…, эта… бессовестная змея посмела подойти к нам в темной комнате. Она прикасалась к тебе. Она трогала своими грязными руками твое тело, и я, не зная, кто она, помогала ей в этом. Она лапала тебя прямо у меня перед носом. Она снова меня провоцировала. Снова играла грязно. Ты считаешь, что я и на этот раз должна была ей все простить?

Эрик молчит. Он удивляется тому, что только что услышал.

– Она была той женщиной, которая…

– Да, она. Эта гадина. Она была в той темной комнате! – в отчаянии кричу я.

Я слышу, как он чертыхается. Мой немец подходит ко мне сначала с одной стороны, потом с другой, и наконец шепчет:

– Уже поздно. Пойдем спать.

– К черту сон. Мы разговариваем. Плевать, который сейчас час. Мы с тобою разговариваем как взрослые люди, и я не позволю, тебе уйти лишь потому, что тебе не хочется обсуждать эту тему. Я только что сказала, что эта гадюка опять нас обманула. Она опять играла грязно.

Эрик нервно ходит по гаражу. Он изрыгает ругательства.

Внезапно его взгляд на чем-то останавливается. И тут я вижу свой желтый мотоциклетный шлем. О, нет! Я закрываю глаза и чертыхаюсь. Боже, только не сейчас! Эрик направляется к своей цели и, сбросив синюю пленку, орет:

– Что здесь делает этот мотоцикл?

Я тяжело вздыхаю. Этот вечер превращается из просто плохого в отвратительный. Я подхожу к Эрику и отвечаю:

– Это мой мотоцикл.

Он недоверчиво глядит на меня, потом на мотоцикл и цедит сквозь зубы:

– Это мотоцикл Ханны. Что он тут делает?

– Мне его подарила твоя мать. Она узнала, что я занимаюсь мотокроссом и…

– Невероятно! Это просто невероятно!

Понимая, какие мысли возникли сейчас у него в голове, я смягчаю тон:

– Эрик, послушай. Ханне нравилось заниматься тем же, чем и мне, а здесь у меня не было мотоцикла, и…

– Тебе не нужен этот мотоцикл, потому что ты больше не будешь заниматься мотокроссом. Я тебе это запрещаю!

Я возмущена. У меня начинает чесаться шея.

Кто он такой, чтобы что-то мне запрещать? Я решаю отстаивать свое право и отвечаю:

– Ошибаешься, курносенький.

Я буду ездить на мотоцикле. Здесь, там и везде, где мне захочется. И к твоему сведению, как-то утром я уже каталась с Юргеном и его друзьями. Разве со мной что-то случилось? Неееееееееееееет…, но ты, как всегда, устраиваешь из всего драму.

Его глаза пылают огнем. Не очень-то у меня получилось убедить его. Понятно, что я сунула голову в пасть льва, но теперь уже ничего не поделаешь. Длинный у меня язык! Эрик глядит на меня. Он кивает головой и кусает губы.

– Ты скрывала от меня это?

– Да.

– Почему? Я полагал, что когда мы возобновили наши отношения, первое, о чем мы договорились, быть искренними друг с другом. Разве нет?

Я молчу. Я просто не могу ответить. Он прав. Я гадкая. У меня чешется шея. Чертова сыпь! Вдруг дверь в гараж открывается, и появляются Соня и Марта. Они глядят на нас, и Соня спрашивает:

– Эй, вы, что у вас случилось с мобильниками?

Я удивлена, встретив их здесь. Сколько сейчас времени? Но Эрик вопит:

– Мама, как ты могла отдать Джудит мотоцикл?

Женщина смотрит на меня. Я тяжело вздыхаю.

– Сынок, расслабься. Этот мотоцикл все равно простаивал у меня дома, а когда Джудит рассказала мне, что, как и Ханна, увлекается мотокроссом, я подумала и решила подарить ей его.

Эрик вздыхает и опять кричит:

– Сколько раз я должен вам повторять, чтобы вы не вмешивались в мою жизнь? Сколько?

– Прости, Эрик, но это моя жизнь! – обиженно встреваю я.

Марта, увидев гневное лицо брата, поворачивается к нему и орет:

– Не кричи на мать, это раз. Второе, Джудит – уже достаточно взрослая девочка, чтобы знать, что ей можно делать, а что нет. И третье, если тебе нравится жить в хрустальном дворце, живи, только не указывай нам, как нам жить.

– Заткнись, Марта! Заткнись! – шипит Эрик.

Но она подходит к нему и добавляет:

– Нет. Вас было слышно даже в доме. И должна тебе сказать, что понятно, почему Джудит не рассказала тебе ни о мотоцикле и об остальном. Как она должна была это сделать? С тобой же невозможно разговаривать. Ты же только и знаешь, что раздавать приказы и контролировать. Все обязаны делать только то, что тебе нравится, а иначе ты поднимешь такую бурю в стакане воды.

И, глядя на меня, спрашивает:

– Ты ему рассказала про меня и маму?

Я отрицательно мотаю головой, а Соня, закрыв рот руками, шепчет:

– Дочка, ради бога, замолчи.

Эрик, не веря своим глазам, смотрит на нас. Его лицо становится все мрачнее. Наконец, он снимает пальто. Ему жарко. Он кладет его на капот, ставит руки в боки и, глядя на меня устрашающим взглядом, интересуется:

– О чем это говорила Марта? Какие еще тайны ты от меня скрываешь?

– Сынок, не кричи так на Джудит. Бедняжка.