Проси, что хочешь: сейчас и всегда

Максвелл Меган

– Почему ты не сказал мне, что твой племянник Флин – китаец?

Эрик издает смешок.

– Он не китаец. Он немец. Не называй его китайцем, а то он обидится. Не знаю почему, но он ненавидит это слово. Моя сестра Ханна на два года уезжала жить в Корею. Там она встретила Ли Вона, а когда забеременела, то решила вернуться в Германию, чтобы рожать Флина здесь. Таким образом, он немец!

– А отец Флина?

Эрик кривит лицо.

– Он был женат, и никогда ничего не хотел знать о мальчике.

Эрик качает головой и продолжает.

–

У ребенка два года был отец в Германии. Моя сестра встречалась с одним типом по имени Лео. Малыш его обожал, но когда сестра попала в аварию, этот урод тоже ничего не захотел о нем слышать. Я всегда подозревал, что ему от Ханны нужны были только деньги.

Я решаю прекратить распросы. Я должна оставить эту тему. Пока я жую рогалик, Эрик целует меня лоб. Мы несколько секунд смотрим друг на друга, и я понимаю, что пришел момент поговорить о том, что неотступно крутится у меня голове.

Я выпиваю глоток кофе для храбрости.

– Эрик, завтра канун Нового года, и я…

Он не дает мне продолжить.

– Я знаю, что ты собираешься мне сказать, - заверяет он, приложив палец к моим губам. – Ты хочешь вернуться в Испанию, чтобы провести Новогоднюю ночь с семьей, верно?

– Да.

Эрик кивает, и я продолжаю:

– Я думаю, что мне надо выехать сегодня. Завтра канун Нового года и… Ну ты меня понимаешь.

Он вздыхает, демонстрируя покорность моему решению. Его смирение трогает мое сердце.

– Я хочу, чтобы ты знала, что, несмотря на то, что мне очень хочется, чтобы ты осталась здесь со мной, я все понимаю. Но в этот раз я не могу сопровождать тебя. Я должен остаться с Флином. У матери с сестрой свои планы, а я хочу провести Новогоднюю ночь дома с ним. Ты ведь меня понимаешь, правда?

Воспоминания об этом разрывают мне сердце. Они ведь остаются совсем одни. Но, не дав мне сказать, мой немец добавляет:

– Моя семья распалась в тот день, когда умерла Ханна. Я не могу их ни в чем упрекнуть. Я первый бросил их в тот Новый год, когда случилась эта трагедия. В конце концов… Я не хочу об этом говорить, Джуд. Поезжай в Испанию и развлекайся. Со мной и Флином все будет хорошо.

Видя боль в его глазах, я протягиваю руку и глажу его по щеке. Я безумно желаю поговорить с ним об этом, но моему Айсмену не нужно мое сочувствие.

– Я позвоню в аэропорт, чтобы для тебя подготовили самолет.

– Нет, не надо. Я полечу обычным рейсом. Нет необходимости, чтобы…

– Я настаиваю, Джуд. Ты – моя невеста и…

– Пожалуйста, Эрик, не усложняй, - обрываю я его. – Думаю, что мне лучше лететь регулярным рейсом. Пожалуйста.

– Ладно, - говорит он после многозначительного молчания. – Я обо всем позабочусь.

– Спасибо, - шепчу я.

Он с обреченным видом моргает и спрашивает:

– Ты вернешься после Нового года?

У меня начинает кружиться голова. Как он может об этом спрашивать? Неужели он до сих пор не понял, что я безумно его люблю? И когда он берет меня за руки, мне хочется крикнуть ему, что я, конечно, вернусь.

– Я хочу,

чтобы ты знала, - добавляет он, - что, если ты вернешься ко мне, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты не скучала по тому, что осталось в Испании. Я знаю, что ты очень любишь свою семью и плохо переносишь разлуку родными, но со мной ты будешь окружена заботой, защищена от любых невзгод и, что самое главное, очень сильно любима. Я страстно желаю, чтобы ты была со мной счастлива в Мюнхене, и если нам всем для этого придется стать немного испанцами, мы сделаем это и добьемся того, чтобы ты чувствовала себя здесь, как дома. Что касается Флина, дай ему время. Уверен, что даже раньше, чем ты думаешь, этот мальчик полюбит тебя так же или даже сильнее, чем я. Я тебе уже говорил, что он особенный и…

– Эрик, - взволнованно обрываю я его, - я тебя люблю.

Слова, которые я только что сказала, то, как я их произнесла, взгляд Эрика заставляют мурашки бежать по моему телу, они бегут еще быстрее, когда я слышу, как он говорит:

– Я так сильно люблю тебя, детка, что вдали от тебя схожу с ума.

Наши взгляды искренни, и еще более искренни наши слова. Мы любим друг друга. Мы безумно любим друг друга, и, когда он наклоняется вперед, чтобы поцеловать меня, дверь настежь открывается, и влетает маленький Флин.

– Дядяяяяяяяя! Почему ты так долго?

Мы оба быстро отодвигаемся друг от друга, и, видя, что Эрик перед лицом Флина молчит, я беру с подноса рогалик и спрашиваю мальчика по-испански:

– Хочешь чуррос, Флин?

Флин кривит лицо. Слово «чуррос» ему не знакомо, меня он не выносит. И, так как он не намерен больше ни секунды ни с кем делить своего обожаемого дядю, он отвечает:

– Дядя, я жду тебя внизу. Приставка уже готова.

И, не дожидаясь ответа, закрывает дверь и выходит.

Когда мы с Эриком остаемся в комнате одни, я со смехом обращаюсь к нему:

– Нисколько не сомневаюсь, что Флин обрадуется моему отъезду.

Эрик ничего не говорит. Он молча целует меня в губы, встает и уходит. А я еще какое-то время таращусь на дверь, будучи не в силах понять, как Соня и Марта, мать и сестра Эрика, могут оставить их одних в такой праздник. Это меня очень огорчает.

В половину седьмого вечера Эрик, Флин и я стоим в аэропорту. Мне нечего сдавать в багаж. Я взяла с собой только рюкзак с личными вещами. Я нервничаю. Сильно нервничаю. Расставание с ними, а особенно с Эриком, разрывает мое сердце на части, но я должна быть со своей семьей.

Несмотря на холод, который виден в его глазах, Эрик пытается шутить. Это его защитный механизм. Оставаться холодным, чтобы не страдать. Когда, наконец, приходит момент прощаться, я наклоняюсь и целую Флина в щеку.

– Молодой человек, я была рада познакомиться с тобой, и, когда вернусь, хочу взять реванш в «Мортал Комбат»

Малыш кивает головой, и на несколько секунд я замечаю в его глазах нечто, похожее на тепло, но тут он опускает голову, а когда поднимает ее, это тепло уже исчезает.