Проси, что хочешь: сейчас и всегда
Шрифт:
Распластавшись на снегу, я едва дышу от боли, но встаю и с лицом, покрытым льдинками, кричу:
– Открой эту проклятую дверь! Я замерзла.
Флин раздвигает занавески. Он сам на себя не похож. Мальчик что-то говорит, но я его не слышу. И тогда он открывает дверь и кричит:
– У тебя кровь!
– Где?
Но можно уже не отвечать. Посмотрев себе под ноги, я вижу, что снег там окрасился в красный цвет. Серая футболка стала красной, и, дотронувшись до подбородка, я нащупываю рану, а мои руки наполняются кровью. Флин испуганно глядит на меня. Он не знает, что делать, и я говорю, заходя
– Дай мне полотенце или какую-нибудь салфетку. Быстро!
Он выбегает и возвращается с полотенцем, но пол уже весь в крови. Я прикладываю ткань к подбородку и стараюсь успокоиться. Во рту чувствуется металлический привкус крови. В добавок ко всему, я прикусила губу. Я одна с Флином. Симоны и Норберта нет дома, и мне срочно нужно в больницу. Я решительно смотрю на Флина, который все еще растерян, и спрашиваю у него:
– Ты знаешь, где ближайшая больница?
Он кивает головой.
– Поехали, надевай пальто и шапку.
Он беспрекословно следует за мной. Мы вместе подходим к двери и берем наши пальто. Капли крови падают на пол, но мне некогда их вытирать. Я убираю полотенце от подбородка, чтобы надеть пальто, и из раны начинает струйкой литься кровь. Мне страшно, и Флину тоже. Я прикладываю полотенце обратно и, промокнув воду и кровь, прошу:
– Ты мне поможешь?
Он быстро выполняет мою просьбу. Одевшись, мы заходим в гараж, садимся в «Мицубиси», и когда двери гаража открываются, Флин берет полотенце и держит его у моего подбородка всю дорогу, чтобы я могла вести машину, а он еще и умудряется показывать дорогу до больницы. У меня дрожат руки и колени, но за рулем я стараюсь успокоиться.
Больница находится совсем недалеко. Когда мы приезжаем, и там видят, в каком я состоянии, меня тут же ведут на осмотр. Флин от меня не отходит. Он говорит одному из докторов, что его тетя Марта Груер, и просит, чтобы позвонили ей домой и рассказали, что здесь происходит. Удивительно, с какой уверенностью этот мальчик отдает приказы, но мне так больно, что мне все равно, что он там говорит. Пусть вызывает хоть Микки-Мауса.
Нас проводят в другую комнату. Осмотрев рану, врач объясняет, что губа пройдет сама, я подбородок придется зашивать. Это меня пугает. Мне хочется плакать. Я боюсь швов. Однажды, когда я была маленькой, мне наложили пять стежков на колено, и я это стало одним из самых болезненный воспоминаний моего детства. Я смотрю на Флина. Он бледен, как мел. Он тоже ужасно боится. Я понимаю, что не плачу сейчас только потому, что такой взрослой женщине стыдно плакать. Но когда мы делают обезболивающий укол в подбородок, непроизвольно одна слезинка стекает из моих глаз. И ее замечает Флин.
Он тут же встает со скамейки, на которой сидел, берет меня за руку и сжимает ее. Врач приказывает ему сесть, но он отказывается. Наконец, я слышу, как доктор говорит:
– Как ты похож на своего дядю.
Это меня удивляет. Или нет?
– Как тебя зовут? – спрашивает врач.
– Джудит Флорес.
– Испанка?
О, боже, только бы он не начал с этими «оле! паэлья! торро! кастаньеты!» Я не хочу больше это слышать. Но, когда я киваю, мужчина произносит:
– Оле, торро!
Я замираю без движения, а иначе могу хорошенько ему врезать. Чертовы иностранцы. У меня болит голова, рот, подбородок,
– Это невеста моего дяди Эрика.
От удивления я открываю глаза. Наконец-то, он это признал.
– Хорошо, Джудит, я сейчас наложу тебе швы, - рассказывает врач. – Не волнуйся, со временем они не будут заметны. Но боюсь, что завтра у тебя на лице появится большой синяк и будет держаться несколько дней. Ты сильно ударилась. Уже начался отек.
– Давайте.
Я неосознанно сжимаю тоненькую ручонку Флина. Он передает мне свою энергию, и я успокаиваюсь. Закончив накладывать огромную повязку на мой подбородок, врач наносит мне на губу мазь и сообщает, что через неделю я должна прийти на осмотр. Я киваю головой. А когда интересуюсь, как мне оплатить прием, мне отвечают, что этим займется Марта.
Так как у меня нет большого желания разговаривать, а еще и болит лицо, я не спорю. Я беру справку, которую мне отдал врач, и на выходе сталкиваюсь прямо с взволнованной Мартой.
– Боже мой! Джудит, что случилось? – в ужасе спрашивает она, заметив мой синяк.
Не желая вдаваться в подробности, я перевожу взгляд на Флина, который так и не выпустил мою руку, и тихо говорю:
– Я бежала по снегу, поскользнулась, упала и нечаянно ударилась подбородком.
– Оставь свою машину здесь, - настойчиво произносит Марта. – Потом за ней приедет Норберт. Пойдемте, я отвезу вас на своей.
Мне нужно закрыть глаза и забыть о боли, которая мучает меня. По дороге домой начинает идти дождь, а когда мы подъезжаем к особняку, он превращается в настоящий ливень. У входа нас ждут испуганные Симона и Норберт. Вернувшись из магазина и увидев на полу кровь, они вообразили все остальное. Я их успокаиваю, и при виде меня и ребенка они облегченно вздыхают, хотя мой вид нагоняет на них страху. Флин от меня не отходит, как приклеенный. Это мне нравится, хотя одновременно и раздражает. Потому что все это произошло по его вине.
У меня дико болит голова. Она меня просто убивает, и я решаю идти спать. Я принимаю лекарства, выписанные врачом, снимаю испачканную кровью одежду и засыпаю. Марта предупредила, что на случай, если мне что-то понадобиться, она будет ночевать в комнате для гостей. На рассвете меня будят раскаты грома. Мучаясь от боли, я поворачиваюсь на бок и провожу рукой по пустому месту рядом с собой, месту, где спит Эрик. Я скучаю по нему. Мне хочется, чтобы он вернулся. Я снова закрываю глаза, расслабляюсь, и тут снова гремит гром. Я открываю глаза. Флин!
Я встаю с постели и направляюсь в его спальню. У меня все болит, меня шатает из стороны в сторону. Когда я захожу, то вижу, что у него включен ночник, и он не спит, сидит на кровати и дрожит. Его лицо искажено страхом. Я подхожу к нему и спрашиваю:
– Флин, можно мне переночевать у тебя?
Мальчик изумленно смотрит на меня. Наверное, у меня на голове волосы торчат в разные стороны.
– Флин, - настойчиво повторяю я. – Я боюсь грома.
У него хватает сил только взглядом показать, что он согласен, и я ложусь в его кровать. Он кладет между нами подушку, как всегда отмечая границы. Я улыбаюсь. Когда он залезает обратно под одеяло, я шепчу: