Просто мы научились жить (2010-2012)
Шрифт:
Стук в дверь прервал очередное "а помнишь?" на полуслове. Они одновременно посмотрели на дверь – испуганные, словно их застали за нехорошим делом рано вернувшиеся родители.
– Диана, – пронеслось в голове, – не выдержала…
Лека встала и на ватных ногах пошла открывать. И уже распахивая дверь, вспомнила, что у Ди есть ключи, и она не стала бы стучать.
Открыла и опешила. Прошлое продолжало врываться в ее жизнь, захлестывая с головой, сводя с ума – ну не так же! Не так! Дайте хоть отдышаться, передохнуть.
– Марина.
Она
– Я пойду пока, – сказала Женя, и ее прощальный взгляд Лека не смогла понять.
Они сели друг напротив друга. И молчали.
– Ты ее любишь? – Спросила Марина, и Лека чуть не расхохоталась от безумия, сумасшествия ситуации. Но то, КАК Марина сказала это, то, КАК она смотрела Жене вслед, вдруг причинило боль.
– Зачем ты здесь? – Спросила Лека.
– Ты любишь ее? – С напором повторила Марина, и сила в ее глазах изумила Леку. И впервые за все время она подумала: "А может, я ошибалась? Может, она не так проста, как кажется?"
Лека молчала. Не потому что не знала ответа, а потому что чувствовала – от того, каким он будет, зависит так невыносимо много, как не зависело еще никогда.
– Подумай хорошо. Если ты ее любишь, правда любишь, я уйду. Но если у тебя есть хотя бы тень сомнения – я буду бороться за нее до конца.
Она говорила правду, Лека чувствовала это всем своим существом. Она видела перед собой сильную и одновременно слабую, мужественную до безумия женщину. Женщину, готовую на все ради своей любви.
– Я люблю ее, – сказала Лека, и где-то вдали послышался звук бьющегося стекла. Звук боли. Звук разбитых надежд.
Марина кивнула, и уже не поднимала головы. Грудь ее ходила ходуном, и видно было, как тяжело ей держать сейчас себя в руках.
– Зачем ты врала ей про нас? – Задала Лека мучающий ее вопрос. – Про меня?
Марина не поднимая головы пожала плечами.
– Я не врала. Я рассказала ей свою правду, только и всего.
Словно старушка, она с трудом поднялась на ноги и посмотрела на Леку. Разомкнула губы, намереваясь что-то сказать, и не смогла. Развернулась и ушла, тихо закрыв за собой дверь.
Лека как во сне прошла на кухню. На полу у холодильника она увидела десятки осколков. И в центре их – улыбающееся Дианино лицо.
Эта улыбка была последней, увиденной Лекой. Когда Диана поздно вечером переступила порог их дома, она не улыбалась. Вошла, избегая встречаться взглядом, вздохнула, и – усталая – прислонилась к стене.
– Что ты решила? – Прошелестел еле слышно звук ее голоса.
Лека стояла рядом, и мысленно била себя по рукам, которые словно с ума сошли – сами собой тянулись обнять, привычно погладить макушку, прижать плечо к плечу.
Но было нельзя. Ей все на свете теперь было нельзя.
– У меня нет решения, – сказала она, не двигаясь, – мне нужно
– Время чтобы провести его с ней?
– Да.
Это прозвучало очень похоже на "ад", и, наверное, для Дианы было именно им. Она так и не подняла глаз, только резко вдохнула в себя воздух и выдохнула так же резко.
– Я знала, что так будет. Но не ожидала, что настолько скоро.
Леке нечего было ответить. Сердце ее разрывалось от чувств, которые у нормальных людей всегда взаимоисключают друг друга, но, черт возьми, разве когда-нибудь, хоть раз в этой жизни, она была нормальной?
Она оказалась совершенно не готова к тому, что Диана сразу же начнет собирать свои вещи. Их недолгая совместная жизнь была упакована в две небольшие сумки, и три пакета. Фотографию с кухни Лека не отдала. Силой отобрала у плачущей навзрыд Дианы и спрятала за пазуху.
Не было разговора – говорить было не о чем. Не было прощальных объятий – Диана не дала Леке приблизиться. Зато была боль – оглушающая, тупая, не оставляющая ни малейшего шанса.
Ворота закрылись. Звук уезжающего байка стих за поворотом. Лека посмотрела на небо.
И боль прошла.
– Ты неправильно ставишь ногу, – терпеливо повторила Лека, стоя по пояс в океане на оживленном пляже Куты и держа за нос Женькину доску, – она должна стать ближе к носу и чуть боком. А так получается, что вес распределяется неверно, и вся конструкция заваливается.
– Вся конструкция заваливается потому что на ней не серфер, а медведь, – ворчала Женька, – а еще потому что этому невозможно научиться.
Лека на жалобы не реагировала. Заставляла пробовать снова и снова. Женька старательно училась, падала в воду, отфыркивалась, ругалась, и пыталась опять.
Она была такой молодой и непосредственной со своими мокрыми кудряшками, в обтянувшей тело лайкре и коротеньких шортах, что хотелось немедленно зацеловать ее губы, загладить спину и залюбить до безумия.
Наконец, усилия ее увенчались успехом, Женька встала на доску, и проехала на ней несколько метров. Удивилась, и от удивления немедленно упала в воду, где и была подхвачена ликующей Лекой.
– Видишь! – Хохотала та, целуя Женькины щеки. – Ты уже без пяти минут серфер!
– Как? Это еще не все? – Испугалась Женя.
– Конечно, нет! Завтра будем кататься уже на волнах, а не в пене. Увидишь разницу!
Она отцепила с Женькиной ноги лишь, и повела ее к берегу, не обращая внимания на причитания о том, что Женя – мать, и вообще уже немолода, и, может, ну его, этот серфинг, лучше полежим на пляже?
А уже ступив ногой на сухой песок, Лека вдруг почувствовала укол под лопаткой. Обернулась, и увидела чуть левее группу учеников, борющихся с досками и пеной. Немного в стороне от них стояла и смотрела на берег Диана.