Просто мы научились жить (2010-2012)

Соколова Александра Ивановна

Лёка много говорила о свободе. О том, как долго и трудно шла к себе, и каким счастьем было для неё обрести себя снова.

– Мне всё казалось, что можно обтесать, – говорила она, – взять то, что мне не нравится, и убрать это. Оставить только то, что нравится. И только здесь я поняла, что это глупо. Что мои черные стороны – это тоже я. И избавляясь от них, я избавлялась от себя самой. Без тьмы не было бы света. Без света не было бы тьмы. И без достоинств и недостатков не было бы меня.

Женя слушала, не перебивая. Она чувствовала, что это именно та правда, которую она так хотела

и так искала.

– Я поняла, что не видела людей. Я задавала вопрос и придумывала ответ до того, как услышу его. А если не могла придумать – вовсе не задавала. Мнила себя богом, который вправе решать, что тот или иной человек хочет мне ответить. Бог Елена Савина. Как тебе? Звучит?

– Грустно звучит.

– Не то слово! Богом вообще быть трудно, мелкая. Много ответственности, и еще больше вопросов. И когда я поняла, что я вовсе не бог, стало настолько легче, ты даже представить себе не можешь. Теперь он управляет миром, а я просто живу. И отвечаю только за свою жизнь, а не за все вокруг.

– Ты очень выросла, Ленка.

– Смешно, правда? Взрослая тетка, открывающая для себя вечные истины, – Лёка подула Жене на макушку, растрепывая её кудряшки, – но думаю, это никогда не поздно для себя открыть. Правда, у этого есть и обратная сторона. Я больше не медный пятак, и не нравлюсь всем вокруг. Но я перестала продавать душу дьяволу, а это гораздо важнее.

– Душу дьяволу? – Удивилась Женя. – О чем ты?

– Я хотела быть лучшей во всем и для всех, понимаешь? И это возможно, но в процессе обтачки теряется основа. Это как будто ты изначально полено – такое, каким тебя бог создал. Со своими изгибами и заворотами. Но вот ты встречаешь кого-то, и начинаешь себя под него обтачивать. Нравится ему такой изгиб – и ты вытачиваешь изгиб. Нравится чтоб сучков не было – убираешь сучки. А потом встречается другой человек, и у него уже другие вкусы, и ты продолжаешь обтачивать… Пока ничего не остается вовсе.

– По-моему, кое-что всё-таки осталось, – Женя ущипнула Лёку за бедро и захихикала, когда та возмущенно вскрикнула.

– Нет, мелкая, – отсмеявшись, сказала она, – на самом деле, не осталось ничего. Всё, что ты видишь, я буквально выращивала заново. С самого-самого начала. С семечка, если хочешь.

– А что стало этим семечком?

– Я расскажу тебе об этом, мелкая. Но не сегодня.

– А когда?

– Когда-нибудь. У нас впереди еще очень много времени.

Но Лёка ошибалась. Времени почти не было. Женя изо дня в день откладывала разговор о будущем, но само будущее неумолимо приближалось, словно огромная волна, и грозило затопить их – такое хрупкое – счастье.

Пора было возвращаться домой. Лёка-маленькая снилась Женьке каждую ночь, и она всей душой стремилась к дочери. Но в то же время, вторая часть её души была накрепко привязана к Лёке-старшей, и что с этим делать – было совершенно непонятно.

Ясно было одно: Лёка с острова не уедет. А раз так – Жене придется уезжать одной. И скоро.

Лежа ночами без сна в огромной кровати, она смотрела в потолок и одну за другой перемалывала тяжелые мысли. Она знала, что как раньше – уже не сможет. А как по-другому – пока не могла понять.

Время пришло, и нужно было

что-то решать, но решение никак не хотело приниматься.

И тогда Женя выходила на балкон, включала телефон и тихонько подпевала доносящимся из него словам:

Вот и настало время скитаний,

Время дневных и безгрешных свиданий,

Время спасения вечной души,

Время сказать: потерпи, не спеши

Время для тихой неузнанной песни,

Время на время быть врозь, а не вместе,

Время скрываться от правды и фальши,

Время понять: что ближе, что дальше

Сомнений не было: она любила Лёку. Любила как никогда раньше, сильно и страстно. Не раз в эти дни между ними возникало что-то… что могло бы всё очень изменить. И обе хотели и боялись этого.

Каждый вечер, останавливаясь на пороге Жениного номера, Лёка смотрела на неё своими синими глазищами, и молча ждала. И Женя наслаждалась этим мгновением – когда есть шанс, есть маленькая, но всё же надежда, что все те безумства, которые каждую секунду сияют в их зрачках, могут сбыться. Что снова может быть горячо, жарко, и страстно.

И она прощалась, и закрывала дверь. Прислонялась к ней с внутренней стороны, сползая на пол и шептала:

– Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Это «нельзя» было горьким, но в нем было и спасение. Или так только казалось?

На следующее утро Женя поехала в аэропорт и купила билет. Она долго рассматривала этот кусок картона, который простыми цифрами “10.08.11” вызывал столько разнообразных чувств.

– Мэм, могу я вам помочь? – Обратился к ней на английском индонезиец в форме.

– Нет, – улыбнулась она, – спасибо. Боюсь, мне сейчас никто помочь не сможет.

Вернувшись в отель, она обнаружила сидящую на ступеньках Леку, весело болтающую с местным мальчишкой.

– Привет. А я тебя потеряла, – заявила она, вставая и за руку прощаясь с собеседником. Тот что-то сказал на индонезийском, выслушал ответ и, довольный, удалился, по дороге восхищенно прицокнув языком на Женьку.

– Что ты ему сказала?

Лёка, продолжая улыбаться, спустилась, поцеловала Женю в нос и только после этого ответила:

– Сказала, что мне нужно поговорить с моей невестой.

Краска расплылась по Жениным щекам. Сердце заколотилось, а синева внимательных Лекиных глаз стала вдруг темной и пугающей.

– Ленка…

Она не знала, что сказать. Кусок картона в кармане шортов горел огнем, словно готовясь прожечь ткань насквозь. И этот пожар не давал сделать то, чего очень хотелось – кинуться на шею, и поцеловать наконец прямо в губы, долго, и глубоко, и сильно.

– Идем завтракать, – Лёка по-хозяйски ухватила Женю за руку и потащила её за собой, – я хочу манговый фреш и что-нибудь вкусное. Например, Наси горенг. Или том-ям какой-нибудь на худой конец.