Простодушны и доверчивы
Шрифт:
— Точнее, — приказал приставник, раздумывая, куда бы сунуть не вполне удобную в переноске ёмкость. — Шанель, — покликала она полюбившимся прозвищем неистощимую на выдумку жабку. — Если крышку закрутить, ты сможешь выбраться?
— Не на-адо, — жалобно проблеяла та. — Не замуро-овывай.
— Тогда могу выплеснуть… твою среду обитания, — терпеливо пояснила Лёка.
— Не выплеснешь, — хмуро буркнул Нешто, прилипнув к ней бочком.
То ли защитить хотел, то ли у неё защиты искал.
— Это
Лёка тут же перевернула банку. Из широкого горлышка вылетел прозрачный шар жидкости. В котором, поджав лапки под брюшко, сидела нахохлившаяся Шанель. Миг, и шар всосался обратно под невнятный бубнёж игошки.
— С этим разобрались, — удовлетворённо констатировала Лёка, сунув банку в мешочек на поясе: та вошла в него, как в чехол.
Проверила, как затянут узел на верёвке: не дай бог развяжется. И решила, что пора разобраться с интригующим страхом своих духов:
— Теперь коротко и по делу: у нас есть враг?
— Ну-у…, — не слишком уверенно протянул древний обитатель межмирья, шаря глазами по округе. — Он, конечно, враг и есть. Хотя с другой стороны… Это, как на дело посмотреть.
— Начни хотя бы с одной из сторон, — иронично подсказал приставник, вскинув руку к плечу. — С той, откуда лучше видно, — уточнил он, поигрывая огненной стрелкой.
Что примечательно, на этот раз блисковица не торопилась упасть на лук. Будто не чуяла критичной опасности. Ей, почему-то, Лёка верила больше.
— Пошли-ка отсюда, — повторил Нешто, потянув строптивую девку за подол туники. — По пути и растолкую.
— Пошли, — не стала кочевряжиться она, двинув к выходу спокойным шагом.
Решила ориентироваться на поведение стрелки: когда надо, та сама займёт своё место на сжимающих лук пальцах.
— Итак? Что за чудище грозит нам бедой неминучей?
— Никакое он тебе не чудище, — удивился такой оценке семенящий рядом Нешто. — Но колдун знатный. Из первейших на все времена. Такой жути на честной люд наводил, что его седьмой дорогой обходили.
— Он из дасуней, — донеслось из горлышка бутыли.
— Слуга Чернобога? — решила блеснуть эрудицией Лёка.
Не зря бабуленька целую неделю гоняла их с Веткой по славянской мифологии. Где столько персонажей — чёрт ногу сломит. Одних лесных паразитов с полсотни. И каждый себе на уме.
— Ты уж не выдумывай, чего на сроду не водилось, — менторским тоном изрёк опытный нежилец, начисто позабыв про страхи.
— Так в книгах пишут, — возразила Лёка, увернувшись от нескольких прущих на неё теней.
— Дураками писано, дураками по свету и разносится, — категорично резюмировал Нешто-Нашто. — Мелют, что попало, а ты уши и развесила.
— То есть, Чернобога нет?
— Отроду не бывало, —
— Так, — слушая его вполуха, Лёка напрягла извилины. — Чернобогу служили демоны дасуни. О них почти ничего нет: лишь короткие упоминания. Одну точно помню: чёрная Кали. Ещё удивлялась, как индийская богиня затесалась к славянам в мифы. Ещё там был… козлоногий Пан. Что, кстати, также не из той оперы. Из греческих мифов. Помню Вия, какого-то колдуна Маргаста…
Нешто аж подпрыгнул, гневно зашипев:
— Не какой-то! А самый, что ни на есть, он! И не Маргаст вовсе, а Моргощь. Маргастом его после обозвали. Когда люди старых богов забывать стали. Да на иноземный лад говорить приладились.
— Моргощь? — еле вывела заплетающимся языком носительница современного русского языка. — Кто ж его сердешного так обозвал?
— Не обозвал, а нарёк, — строго указал древний дух.
В некоторых — порой самых неожиданных вопросах — он не терпел фамильярности.
— Извини, — поспешила умаслить его Лёка. — Не объяснишь, за что его так нарекли?
— А чего тут объяснять? — ворчливо пробухтел Нешто-Нашто. — Мор он и есть Мор. То бишь Морок. Это нынче для вас худое слово, ибо всякий обман есть зло. А в допрежние времена поумней вас были. И ведали, что обман не тока зло, но и защита. Вот Морок силой своего обмана и оберегал пути правды от недоброй кривды. Не пускал на путь правды сквернавцев, что толковали её вкривь да вкось.
— А потом что? — не удержалась Лёка от язвинки в голосе. — Слишком увлёкся? Стал врать просто так, во имя чистого искусства?
— Все мы не без изъяна, — ядовито прошипел Нешто, хмуро покосившись на издёвщицу.
— Ладно, не сердись, — попросила она, игнорируя очередной приступ смены настроения экспрессивного духа. — Так, что означает его прозвище? Об это «гощь» язык можно сломать.
— То и означает, — тут же перестал дуться переменчивый дедок. — Тот, в ком без меры обретается всесветный всесильный обман. Тебе ж твоя свиристелка поведала, что некогда звалась Живогощь. Стал быть, та, в ком обретается жизнь.
— Слушай, а боги всё-таки существовали? — уточнила Лёка,
— Само собой, — степенно поддакнул Нешто, пытаясь для убедительности выпятить впалый живот. — Людям без них никак нельзя. В них самих боги и обретаются. В их душах. А не носятся, сломя голову по небесам, — раскритиковал он расхожие басни. — Не дерутся друг с дружкой, не любятся, перед смертными не красуются.
— То есть, выдумка.
— Не выдумка, а суть человеческая, — с неподражаемо философской умиротворённостью поправил её Нешто.