Простодушны и доверчивы

Сергеева Александра Александровна

— Музыку? — предложил хозяин дома, нарезая мясо.

Нож в его руке не вгрызался в тугую плоть, а нежно беспрепятственно проникал, будто лезвие бритвы. В этом было больше хищного, чем в хрусте костей на клыках.

— Не люблю, — устало выдохнула она, возвращаясь в гостиную. — Я полежу немного? Что-то меня как-то вдруг придавило.

— Можешь забраться под плед. Одетой, — разрешил Олег.

— Спасибо, — почти промычала Лёка, ощущая, как оберег на груди становится всё горячей, словно пытается её приободрить.

До

лежанки она буквально доволоклась из последних сил. С трудом оторвав от неё чугунное покрывало, рухнула на край и тут же свернулась калачиком. Он пришёл следом и укрыл её. А потом Лёка провалилась в тяжёлое липкое, переполненное ароматами без запаха забытьё.

Проснулась оттого, что её ногти впились в живую плоть. Не вгрызаясь, а нежно беспрепятственно проникая, будто лезвие бритвы. В этом было больше хищного, чем в звуке хриплого прерывистого дыхания навалившегося на неё зверя. Зверя с горячей гладкой кожей и стальными тисками вместо рук.

Зверь не пытался её загрызть. Зверь брал её с неистовством бушующего в тайге пожара и стылым безмолвием вечных льдов. Боль столкнулась с наслаждением, и лавина смешавшихся стихий ушла в землю, как кровь из обнажённых вен.

Лёка застонала от немыслимого удовольствия и…

Проснулась.

С трудом разлепив веки, разглядела в скупо освещённой камином комнате Олега. Тот сидел в кресле, вытянув ноги, и преспокойно лопал мясо. Брал его из глиняной тарелки прямо пальцами и задумчиво отправлял в рот. Медленно, нечеловечески медленно двигая челюстями. В его сощуренных и оттого ещё больше раскосых глазах пылал огонь. А ледяная бесчувственность покрывала лицо несокрушимой маской.

Сон или не сон — грохочущими булыжниками катались в голове Лёки тяжёлые угнетающие мысли. Рука нащупала нетронутую молнию брюк. Пиджак был застёгнут на все пуговицы. Сон или не сон — сквозь медленно рассасывавшуюся в глаза муть всматривалась она в Олега.

Тот переоделся. Джинсы… ковбойка застёгнута на все пуговицы, кроме верхней. На столе почти пустой бокал, в тарелке осталась пара кусков мяса. Значит, он преспокойно сидит там, трескает, а у неё внизу живота истаивают последние всполохи оргазма.

Сон или не сон? Оберег прекратил её поджаривать: либо устал, либо отчаялся донести до пустоголовой какую-то важную информацию.

Не услышав, а, скорей, почувствовав её возню под пледом, Олег медленно повернул голову. Внимательно посмотрел на взъерошенную, зарывшуюся в лисий мех по самые глаза дурочку и невозмутимо обрадовал:

— Ты так стонала, что уже хотел тебя разбудить. Дурной сон?

— Восхитительный, — вдруг выдохнули за неё её губами.

— Что снилось? — отставив на столик тарелку, почти безучастно поинтересовался он.

Неспешно ополоснул руки в глубокой чаше с водой. Вытер салфеткой губы. Опустошил бокал и поднялся.

— Не подходи, — моментально засвербело в душе от нахлынувшей тревоги.

— И не собирался, — чуть мягче

заверил Олег.

Присел у камина, стал подбрасывать в топку берёзовые полешки.

— Ты меня любишь? — вновь затеяли самодеятельность подлые губы. — Или я вписываюсь в образ?

— Ты раздразнила во мне желание вновь ожить, — чуть подумав, ответил он красиво и непонятно.

Желание жить — это понятно. А желание ожить отзывается в душе саднящей болью. Взявшейся невесть откуда, словно подобранный и машинально опущенный в карман чужой проездной. Ни происхождения его не знаешь, ни что с ним делать дальше.

— Это для тебя важней тебя? — просто фонтанировала в ней глупость, замешанная на твёрдом желании знать.

— Ещё не разобрался, — задумчиво пробормотал Олег, покачиваясь на корточках куклой неваляшкой. — И пока не знаю, что победит.

Вот — моментально зацепилась за его слова Лёка. Ей надоело позорить себя за бесчувственность. И ощущать себя какой-то ущербной. Возможно, душа догадывается, что он добивается хозяйку не из любви, а для того, чтобы избавиться от игры в прятки с самим собой. Что она для него не женщина, а индикатор. Или стимулятор — что также обижает.

А сон? Она влюбилась, наконец-то, или не влюбилась? Ведь там, во сне жутким зверем предстал именно он. И ей было очумело хорошо. Вот и сейчас где-то глубоко-глубоко теплится позыв…

— Я не могу от тебя отказаться, — продолжал изливать душу Олег, рождая ощущение, что он всё давит и давит на неё медленно сползающей каменной плитой.

— Помочь? — стараясь унять подбиравшееся раздражение, открыто спросила она. — Если скажу «нет», легче будет узнать, что победит. Лишние элементы всегда усложняют конструкцию, но не всегда дают положительный результат.

— Ты не лишний элемент! — зло прорычал он. — Ты препятствие!

Тут же зажал себя, закрылся — так очевидно, что ей послышался хруст костей. Напряжённо нахмурился, будто подыскивал приемлемые объяснения тому, что послужило причиной для взрыва. И, наконец, нашёлся:

— Препятствие, мешающее обрушению.

— Всё понятней и понятней, — наоборот окончательно успокоилась Лёка.

Словно этим взрывом смело все самопроизвольно рождавшиеся и перемешивающиеся в ней чувства.

— Хочу есть, — сделала она открытие, как только душа вновь привольно подвисла в умиротворении. — Ты что-нибудь оставил? Или всё слопал сам?

Олег поднялся и уставился на тарелку с таким видом, будто та притащилась из кухни на своих двоих, да ещё без спроса:

— Кажется, всё.

Взъерошил волосы и спохватился:

— Сейчас приготовлю ещё.

Проводив его глазами, Лёка выпуталась из скомканного покрывала. Села, распустила волосы и снова собрала их под заколку. Затем встала, с удивлением обнаружив на себе ботинки: даже не разулась. И пошлёпала на кухню.

— Столько хватит? — указал он ножом на горку нарезанного мяса.