Пространство памяти
Шрифт:
— Это ты, Элва? — позвала Софи с балкона.
— Это Джонни Дарт, — прокричал он в ответ. — Ты же знаешь, кто я.
Зеленая дверь распахнулась, и Бонни поманила его в дом. Она его ждала — Джонни предупредил по телефону, что придет.
— Привет, — сказала Бонни. — Как дела, Джонни Дарт?
— Прекрасно, — ответил Джонни, оглядываясь. Тележка с обувью исчезла. Кто-то пропылесосил переднюю, отполировал перила лестницы. Все вокруг сверкало — это было так неожиданно.
— Напряжение повысилось, — объявил Джонни. Он говорил не о душевном напряжении, а о лампочке
— Невозможно подумать обо всем, — успокоила его Бонни.
На ней были черные вельветовые брюки и синяя кофта, в волосах — узкая черная лента.
Джонни поднялся вслед за ней в гостиную, где его встретила Софи.
— Как ты вошел в дом? — спросила она.
— Ты же сама дала мне ключ, — ответил Джонни.
Это была правда. Ключ от ее дома все еще лежал у него в кармане.
— Ты как раз вовремя, — сказала Софи, глядя сияющими глазами на его блейзер. — Я как раз ставлю чайник, выпьем чаю с пирожками.
— Чудесно! Очень хочу чаю, — отозвался Джонни, обводя взглядом комнату и снова останавливая его на бабе у нее на голове. Для полноты картины не хватало лишь носика, торчащего на лбу.
— Дивная шляпка, Софи! Сними-ка ее на минутку — я хочу получше тебя рассмотреть.
Софи сняла бабу. Волосы у нее выглядели сейчас совсем иначе: чисто вымытые, белоснежные, пушистые, лишь слегка примятые бабой. На ней была чистая клетчатая юбка и блузка в цветочек, которую он сам ей когда-то выбрал.
Паутина по углам исчезла, на диванных подушках не было кошачьей шерсти. Пыль была вытерта, деревянные поверхности отполированы.
Джонни знал (эти шесть недель он держал связь с Бонни по телефону), что Макс Дейнтон побывал у Софи. Теперь раз в неделю к ней приходила районная сестра — она купала Софи; другая женщина убиралась в доме. Джонни и не представлял, до какой степени все здесь изменилось.
В комнате он увидел несколько кошек, которые показались ему знакомыми, но даже кошки выглядели спокойнее и респектабельнее. Уютно свернувшись клубком, они лежали, самодовольно поглядывая кругом, — можно было подумать, что это они всё изменили в доме. Со странным чувством облегчения и ностальгии Джонни заметил, что в одном из отделений секретера лежит мыло, в другом — апельсиновые корки, а в третьем — искусственная челюсть. Это его успокоило: прежний хаос был не лишен романтики. Разумеется, он не жалел, что дом приведен в порядок, и все же он запомнил первую ночь в этих стенах, когда, обойдя препоны, возводимые людьми против естественной анархии, он попал в центр всеобщего распада. Конечно, поддаваться ему не следует, однако не вредно помнить, что этот процесс идет непрерывно. Джонни обнял Софи и, прижав к груди, поглядел поверх ее плеча на Бонни.
— Ну как ты, Софи? — спросил он.
— Неплохо, — ответила она. — Тот молодой человек заходил. Я ему немного помогаю. Если мы не будем помогать друг другу, это будет совсем плохо, правда?
— А как насчет меня? — спросила Бонни. — Меня ты не обнимешь?
Она давала ему понять, что простила его, и еще — что она его не боится.
— Софи говорит, никогда не знаешь, к чему
— А почему это должно к чему-то вести? — заметила Бонни. — На этом можно и остановиться. Чай сейчас будет.
Джонни знал, что она теперь заходит к Софи, чтобы с ней пообедать или, по крайней мере, напоить ее настоящим чаем.
— Усаживайся, — пригласила его Софи. — Я сию же секунду принесу тебе чай.
И она вышла. За ней ушла и Бонни. Джонни, чувствуя себя гостем, уселся, вертя в руках бабу. Разбитое кукольное личико криво улыбалось.
Телевизор починили. Горизонт больше не пожирал порожденных им черно-белых призраков. Плоские, немного искаженные, они бодро бегали по экрану в какой-то комедии ошибок.
Бонни вернулась в гостиную, неся в руках поднос, на котором стояли чашки с чаем и печенье.
— Я принес тебе подарки, — сказал Джонни и подал Софи два пакета.
— Сегодня у меня день рождения? — спросила она.
— Почти, — ответил Джонни. И взглянул на Бонни. — Прости, что я разорвал тебе блузу, — сказал он. — Я давно хотел извиниться — тогда я этого не сделал.
— Я все равно не собиралась ее носить, — ответила Бонни. — Как твое плечо?
— Как новенькое, — улыбнулся Джонни. — Я его просто вывихнул. Я тогда здорово треснулся о стену. Хорошо, что папаша Эррола сработал ее как надо.
— А все остальное как? — спросила Бонни.
Джонни понял, что она говорит о том чудовищном заблуждении, которое постепенно завладело им, заставив принять на себя вину за гибель сестры: ему представлялось, что он столкнул ее в пропасть, чтобы расчистить себе путь.
— Смешно, конечно, — сказал Джонни, — только это казалось совершенной правдой. Так бывает, когда знаешь, что выключил нагреватель, и все равно возвращаешься, чтобы проверить, так это или нет. Идешь домой и думаешь: "Ну и дурак же я!", а все равно идешь.
Он замолчал, давая Бонни возможность что-то сказать, но она лишь вздохнула, улыбнулась и покачала головой.
— Может, существует другая жизнь, параллельная этой, — произнес Джонни задумчиво. — Очень похожая на эту, но все же не совсем такая, и в каждой из этих жизней люди ведут себя иначе, только отчета себе в этом не отдают. Может, в той, другой, жизни я и вправду толкнул Дженин, и это как-то просочилось в эту.
Бонни внимательно слушала — Джонни нравилось, что она на него смотрит, и нравилось то, что он говорит. В последние две недели, пока он возил тачками глину, Джонни часто размышлял на эту тему, но заговорил обо всем этом впервые.
— Я об этом прочел в какой-то научно-фантастической книжке, — заключил он.
— По-моему, чтение — прекрасное хобби, — объявила Софи с таким видом, словно высказывала совершенно новую мысль. Она все никак не могла развернуть подарок. — Из чтения много чего узнаешь. Мой отец много читал, и не только легкую литературу. Он читал и очень трудные вещи.
— Ну конечно, ведь он университет закончил, верно? — сказал Джонни. — Уж он небось выбирал себе что посерьезнее. Да сорви ты эту бумагу, Софи, а то будешь весь день возиться.