Против черного барона
Шрифт:
Как-то Иван Савин сказал мне:
— А ваш Ильинский — прирожденный агитатор…
— Что, задания ваши хорошо выполняет?
— В том-то и дело, что пока нет! — возразил Савин. — Это наше с вами упущение.
Нет, не шутками и анекдотами притягивал Ильинский к себе людей. Он рассказывал о том, что видел и пережил сам: о расстреле июльской демонстрации в Петрограде, об аресте министров Временного правительства. С особым воодушевлением Костя говорил о Ленине. Он не раз видел его близко, участвовал в беседе с ним, когда Владимир Ильич
— Вот ты видел и слышал товарища Ленина. Скажи: что больше всего в нем запомнилось? — спросил один из мотористов.
Костя подумал немного и сказал:
— Один человек с нашего завода хорошо на этот вопрос ответил. Я только повторю его слова… Рабочий малярного цеха Быков не разделял наших взглядов. Далек был от большевиков. После того как Владимир Ильич побывал у нас, Быков сказал мне: «За Лениным можно идти — он не подведет»…
Весна на Украине в 1920 году наступила рано. Как-то сразу заголубело небо. Засияло солнце. Подсохла земля. А раз аэродром подсох, значит, начинай полеты. В первой половине марта все машины мы уже отремонтировали и занялись их облетом. Время бежало незаметно.
Однажды я увидел на аэродроме двух парней в кожаных куртках. Они шли вдоль стоянки, посматривая на самолеты: один — высокий, худощавый, с большими рабочими руками, другой — коренастый и широкоплечий.
Подошли, молодцевато вскинули руки и поочередно представились:
— Красный военный летчик Васильченко!
— Красный военный летчик Дацко!
— Откуда, товарищи?
— Из Московской школы авиации Рабоче-Крестьянского Красного военно-воздушного флота, — доложил Дацко.
— Какое отделение закончили?
— Истребители! — не без гордости ответил Васильченко.
— Вот и отлично! А мы как раз только что отремонтировали два «ньюпора»…
На худощавом лице Васильченко мелькнула довольная улыбка. У Дацко тоже весело сверкнули глаза.
— Партийные?
— Коммунисты! — ответил за двоих Васильченко.
Так мы познакомились. Рабочие парни с удовольствием рассказывали, как учились летать. С особой теплотой они говорили о летчике-инструкторе Александре Ивановиче Жукове.
Разволновал меня разговор с этими молодыми ребятами. Невольно и я вспомнил своих замечательных учителей: Михаила Никифоровича Ефимова и Ивана Яковлевича Земитана. Где они сейчас? Что с ними стало? Ведь не видел их восемь лет, с 1912 года!
Идет гражданская война, по какую сторону баррикад они стали? Всякое могло случиться…
Николай Васильченко и Иван Дацко тревожились перед первым вылетом. И мне почему-то вспомнились Гродно, мой приезд туда, холодное безразличие ко мне командира, первая авария. Я подумал: может быть, и меня эти ребята считают черствым старым хрычом. Наверняка им кто-либо рассказал о моей строгости. Чувствую: побаиваются меня. Эх, хлопцы, хлопцы! Знали бы вы, как мне хочется, чтобы у вас с самого начала все пошло хорошо!
При
Дацко первым подошел к самолету и неторопливо поднялся в кабину. Уверенно запустив мотор, он вырулил машину на старт. Вот ротативный «Рон» зарокотал, и «ньюпор», разбежавшись, рванулся в небо. Взлет отличный! Самолет плавно развернулся, сделал круг и пошел на посадку. Летчик приземлил его точно и мягко.
Стоявший рядом со мной командир 6-го отряда Соловьев молча показал большой палец.
Карл Скаубит, по-латышски твердо выговаривая «л», коротко заметил:
— Нормално…
Комиссар Савин отозвался более восторженно:
— Молодец парень!
Наступила очередь вылетать Николаю Васильченко. Я заметил, что он сильно волнуется. Надев пробковую каску, никак не мог застегнуть ремешок под подбородком. Вот, кажется, успокоился и быстро сел в кабину.
— К запуску!
— Отставить! — вмешался я.
Он повернул ко мне широко открытые от удивления глаза.
— Товарищ Васильченко! Почему вы не привязались?
— Так слетаю, товарищ командир. Не выпаду… — ответил он смущенно, однако тут же накинул на себя и закрепил привязные ремни.
— Спокойнее, Васильченко, спешить вам некуда.
На взлете машина задрала нос и круто полезла вверх. Несмотря на теплый день, мне стало зябко: еще мгновение — и самолет, потеряв скорость, свалится в штопор. А высота не более ста метров. Нет, ничего, справился. Вот летчик перевел машину в горизонтальное положение и стал разворачиваться. «Взлет нехорош, — решил я про себя. — Какова-то будет посадка?»
— Спокойнее, браток! — слышу голос Савина. Он не отрывает взгляд от «ньюпора».
Вначале самолет снижался правильно. Но потом летчик поторопился и посадил машину с высокого выравнивания. И пошла она «щупать» поле аэродрома — то на костыль опустится, то на нос. Когда «ньюпор», сделав несколько прыжков, остановился, я облегченно вздохнул и посмотрел на Соловьева. Тот молча пожал плечами.
— Ничего, Соловушка, — успокоил я его. — Когда-то и мы не лучше начинали…
Скаубит молчал: Васильченко назначен не к нему в отряд, зачем же злить и без того расстроенного Соловьева.
— Как хочется, чтобы они стали настоящими боевыми летчиками! — с горечью в голосе отозвался Савин. — Ведь свои ребята, рабочие. Им бы, Иван Константинович, рассказать, как вы эти самолеты из Киева увезли, с каким трудом шел ремонт зимой. А то пришли и видят: стоят «ньюпоры», как на витрине в магазине. Садись и лети.
Ребята молодые, думают, наверное: так должно и быть…
Савин помолчал немного и, весело взглянув на меня, добавил:
— Сам поговорю с ними, товарищ командир. Надеюсь, поймут.