Против черного барона
Шрифт:
Когда летчики группы Межераупа появились над вражеским аэродромом, увидели, что к ангарам бегут люди — выводить самолеты. Но беляки опоздали. На их головы уже посыпались бомбы, пулеметные очереди.
Группу Межераупа над целью сменило звено Ингауниса. Сбросив бомбы, летчики начали обстреливать подступы к ангару, который уже горел.
Тут они заметили, что машина Сумпура стала круто снижаться по спирали. Сначала Ингаунис, Крекис и Воедило решили: их товарищ умышленно теряет высоту, чтобы его моторист Братушка поточнее сбросил оставшийся «пудовичок». Но вскоре поняли: у Сумпура что-то неладно. Его «сопвич», клюнув
После этого случая Межерауп ходил мрачный и злой.
— Надо же, двух человек погубил! — ругал он себя. — И каких! Больного пустил на боевое задание…
Но причина вынужденной посадки нашего самолета оказалась совсем другой. О том, что случилось с Сумпуром и его мотористом Братушкой, летавшим за стрелка-бомбардира, вскоре рассказали два перебежчика из врангелевского отряда, стоявшего в Джанкое.
На машине Сумпура во время бомбометания заклинило тягу управления карбюратором. При малых оборотах мотора она еле держалась в воздухе. Пока Братушка сбрасывал бомбу, летчик пытался что-то сделать с тягой и упустил возможность отойти подальше от вражеского аэродрома.
Схватив Сумпура и Братушку, белогвардейцы сначала подумали, что они умышленно перелетели к ним. Во время допроса они старались склонить их на свою сторону, обещали золотые горы. Но Сумпур и Братушка наотрез отказались им служить и вообще перестали отвечать на вопросы. Несколько дней их пытали. Генерал Слащев, возглавлявший группировку врангелевских войск в этом районе, был взбешен их молчанием.
Сумпура и Братушку без всякого суда повесили. Несколько дней их тела раскачивались на центральной площади Джанкоя. На груди у каждого была приколота записка: «Повесить. Слащев».
Я видел, как реагировали летчики дивизиона, узнав о зверской расправе над нашими товарищами. У меня тоже все внутри клокотало. На душе появилась новая рана. Она была особенно мучительной: накануне Коровин рассказал мне некоторые подробности гибели Михаила Никифоровича Ефимова.
После Октябрьской революции он пошел с большевиками, стал членом ревкома авиации в Севастополе. Когда туда пришли немцы, бежал в Одессу. Но осенью 1919 года его поймали белогвардейцы…
Михаил Никифорович Ефимов остался верным народу до конца. Лишь недавно, уже работая над этими воспоминаниями, я получил два документа, раскрывающие обстоятельства последних лет его жизни. Вот выдержки из письма, присланного мне Евгенией Владимировной Королевой — племянницей прославленного русского летчика:
«…В конце января 1917 года Ефимова откомандировали с Румынского фронта в Севастополь в гидроавиацию, где он служил инструктором школы морских летчиков в бухте Нахимова.
…Октябрьскую революцию встретил с энтузиазмом: выступал на митингах, был избран членом комитета… стал флагманским летчиком при комиссаре гидроавиации, вылетал с ним на подавление контрреволюционных очагов, выполнял поручения ревкома. В мае 1918 года, при вступлении в Севастополь германских войск, был арестован и брошен в тюрьму, где пробыл несколько месяцев. По всей вероятности, Красная Армия и освободила его из заключения в апреле 1919 года. В июне… Ефимов отступил из
В первые же дни многих коммунистов арестовали и расстреляли без суда и следствия.
Ефимову было трудно скрываться: в Севастополе и Одессе его все хорошо знали. В последние дни перед арестом он ночевал в разных местах и готовился как-то вырваться из Одессы. Арестовали его на бульваре, а затем расстреляли, как описывает Соколов…»
Биограф Михаила Ефимова Виктор Георгиевич Соколов пишет: «Когда белогвардейцы в последний раз пытались захватить Одессу, в порт… ворвался их миноносец под командованием капитана 2 ранга Кисловского и высадил десант… Кисловский приказал расстрелять Ефимова.
Связанного летчика посадили в шлюпку и вывезли… В дороге над ним глумились: дескать, слесаря допустили в офицерское общество, а он его предал.
Ефимов знал, что его ждет, но спокойно ответил, что умрет за народное дело. Тогда офицер, командовавший шлюпкой, сказал, что он ему дает шанс на спасение, и предложил Ефимову добраться вплавь до далекого берега, обещал не стрелять.
Ефимов согласился, говоря, что обещанию верит и хотя шансов на то, что выплывет, мало, все же попробует. Его развязали, и он нырнул в море. Но как только голова Ефимова показалась из воды, в него выстрелили.
Так погиб первый русский летчик».
Маленький грузовичок «пежо» резво бежит по укатанной проселочной дороге. В небе над нами парит орел. По обеим сторонам раскинулась степь, покрытая полынью и тюльпанами. Кажется, никакой войны нет.
Но беляки напоминают о себе. Над нами пролетает английский «хэвиленд». Я знаю жестокость людей, сидящих в его кабине.
Грузовичок катится по степи. Я ищу место для аэродрома. Нужно расположиться поближе к району боевых действий Перекопской группы войск. Штаб ее находится в селе Чаплинка, примерно в ста километрах западнее Сокологорного. Дивизион передан в распоряжение командующего группой. Основная наша цель — Перекоп.
Когда я уезжал, уже заканчивалась разгрузка эшелонов. Часть самолетов была собрана. Начали облетывать их. Я не сомневался в том, что оставшийся за меня комиссар Алексей Кожевников справится с этим делом. Только бы поскорее найти подходящее место для аэродрома и перелететь туда.
После долгих поисков мы остановились наконец в Аскании-Нова. Бывшее имение богача Фальцфейна окружала ровная, как стол, целинная степь с замечательным травяным покровом. Здесь, к нашему удивлению, уже стояли два «ньюпора». Летчики Дудолев и Иншаков из 48-го авиаотряда обрадовались, увидев меня.
— Перелетайте сюда, — приглашали они. — Здесь можно сотню аэропланов разместить. Да и работы здесь хватит на всех. Врангелевская авиация вконец обнаглела…
Лучше Аскании-Нова поблизости действительно ничего не было. К тому же ее со станцией Сокологорное связывала хорошая дорога. А с Чаплинкой имелась даже телефонная связь.
Сразу позвонил командующему Перекопской группой начдиву 52-й стрелковой дивизии Раудмецу. Он одобрил мой выбор. Ведь до Чаплинки отсюда всего двадцать километров. Договорились, что все донесения будем сбрасывать ему с самолетов, а в особо важных случаях докладывать лично…