Против течения (сборник рассказов)
Шрифт:
Последнее, что запомнил Серёжа, это остекленевшие от ужаса глаза
Эвелины. Она как будто хотела что–то прокричать ему этими помертвевшими глазами.
Сзади Серёжи что–то хрустнуло. Он хотел обернуться, но хрустнуло что–то и в его голове, во рту стало сладко. Он потерял сознание.
Сколько времени Серёжа был без сознания неизвестно, но он всё–таки очнулся. А, может быть, это крики, доносящиеся с берега, вернули его в чувство. А крики и вопли были ужасными.
– Дай ей, гадине по морде! На! На! Сука! Ну и падла, вздумала кусаться. На! На! Тварь!
Серёжа
Стоны, крики, проклятия и удары продолжались, а он лежал связанный и не знал, что делать.
«Ну и дурак я! – клял он самого себя мысленно. – Ведь папа всегда говорил: нельзя ночью в тайге жечь костры. Папа, папа... Так у меня же нож в сапоге!».
Глаза Серёжки были залиты чем–то тёплым и красноватым. Наверное, они его долбанули ещё и по лицу. Серёжка видел всё в каком–то розовом тумане. Удары, стоны и крики не прекращались. Но Серёжка всё–таки сумел изловчиться, достал нож из–за голенища, перерезал верёвки на руках и ногах. Всё старался делать тихо и незаметно, чтобы не привлечь к себе внимания... Но алкаши были заняты другим...
Серёжа ладонью вытер кровь с лица. Видимость улучшилась... Но лучше было бы, чтобы он не видел этого никогда!
Серёжа сжал нож и бросился в атаку. Того, который взобрался на Эвелину, боролся с ней и бил её по лицу, Серёжа прирезал ударом в шею. На истерзанную окровавленную Эвелину обрушился ещё поток чужой, хамской крови. Но Серёже нельзя было терять ни секунды. Он бросился на второго истязателя, который, видимо, отошёл в сторону помочиться. Тот, почувствовав что–то неладное, обернулся и сразу сунул руку в карман брюк. Но он не успел вытащить руку из кармана: в его сердце уже поворачивался Серёжкин кинжал, и он рухнул как подкошенный. Серёжа бросился к костру. Что–то окровавленное в разодранном грязном платье сидело у костра.
– Где третий?
Эвелина махнула в сторону моторной лодки.
– Серёжа, он не...
– Всё равно. Свидетель.
Серёжа быстро подошёл к моторной лодке. Третий её пассажир мирно спал на дне. Серёжа приподнял его голову и полоснул по горлу своим отточенным кинжалом.
Когда он вернулся к костру, окровавленная, истерзанная Эвелина чётко и ясно проговорила:
– Серёжа! Я тоже свидетель. Убей меня, пожалуйста. Я не хочу больше жить. Убей, убей меня.
– Лина, ты не свидетель, ты жертва моей глупости.
Но тут на Эвелину напал такой бешеный приступ рвоты, что она упала на колени, её буквально выворачивало какими–то буро–красными потоками. Потом она немного очнулась и пошла в воду.
Серёжа обошёл своих противников и проверил, нет ли среди них раненых, которых необходимо добить. Но все они были уже надёжно мертвы. У костра валялся бидон, из которого эти мерзавцы делали последние в своей жизни глотки чего–то мутного и зловонного.
Эвелина вернулась на берег. Она смыла кровь, но на лице её было столько синяков и кровоподтёков, что Серёжа едва узнавал её.
В карманах убитых ничего не оказалось: ни документов, ни денег, ни ключей
Серёжа тщательно отмыл от крови свой нож, разбежался и забросил его подальше от берега в глубины озёрные. Трофейный нож он тоже вымыл, тщательно протёр и положил на траву: вдруг ещё кто–нибудь рискнёт появиться на этом проклятом острове.
Эвелина встала и снова пошла в воду. Серёжа тоже, наконец, позволил себе умыться в когда–то родной ему кисегачской воде.
А небо над ними было чистое: звёздное и лунное. И луна и звёзды смотрели на происходящие в земной юдоли события с большим интересом. Пора было что–то делать. Сперва Серёжа вылил содержимое котелка в затухающий костёр, потом отошёл по берегу в сторону метров тридцать, набрал чистой воды, вернулся на поляну и поставил его рядом с понуро сидящей Эвелиной. Она отворачивалась: не хотела, чтобы он видел её изуродованное лицо.
– Лина! Пей воду. Тебе станет легче.
Эвелина сразу начала пить. Долго не могла оторваться от этой живительной влаги. Потом поспешила в кусты.
Серёжа сел на песок и призадумался: что делать? Долго думать у него просто не было времени. Он вспомнил, что в своё время в углу этой поляны он хотел сделать схрон, выкопал яму, но почему–то оставил эту затею. Потом вспомнил, что у них внутри лодки пристёгнута сапёрная лопатка... Всё, хватит сидеть. Пора действовать.
Серёжа вооружился сапёрной лопаткой, трофейным бидоном и поспешил в угол поляны. Он сразу вспомнил, почему здесь он не довёл дело до конца: песчаные края всё время осыпались. Приходилось одновременно и расширять яму и углублять её. Закипела работа, и сразу Серёжке стало на душе немного по легче.
Когда глубина ямы оказалась немного больше полутора метров, Серёжа решил: всё, хватит. Иначе до рассвета не успею.
Все эти усыплённые Серёжкой покойники явно были знатными пивососами. Каждый весил более ста килограммов, а, может быть, и до ста пятидесяти. Одним словом, обрюзгшие и брюхатые детины... А теперь всех их надо было как-то дотащить до их свеженькой могилки.
Тащить такие тяжеленные туши можно было только волоком. Корячился Серёжка, пыхтел, но дело продвигалось медленно. Кое–где приходилось и кантовкой заниматься (Мужики! Не пейте вы так много пива! Вы даже не представляете, как тяжело потом таскать ваши разбухшие трупы!).
Подошла Эвелина, попыталась помочь, но почти сразу же убежала в кусты. Но вскоре вернулась. И помогала перетаскивать своих истязателей.
Потом Серёжа срезал с их одежды пуговицы, чтобы невозможно было опознать трупы. Он скатил их на дно ямы, сложил аккуратно, потом засыпал эту братскую могилу чистым озёрным песком, притоптал хорошенько, ещё подсыпал песка...
Моторная лодка тоже была вся измызгана кровью. В ней оказалось ещё и небольшое весло. Подул свежий ветерок. Становилось прохладней. Серёжа снова решил разжечь костёр, обогреться, обсушиться, а заодно и сжечь некоторые лишние вещи.