Против течения (сборник рассказов)
Шрифт:
Сестрёнку, как самую младшую, уложили спать в чуланчике. Серёжа, плотно подкрепившись, чтобы не мешать взрослым и не терять время даром, решил пойти картошку поокучивать. Проходя мимо чуланчика, догадался взглянуть, как там Людочка спит. Открыл дверь и остолбенел от ужаса: в чуланном полумраке он увидел как по спокойно спящей сестрёнке... ползало несколько гадюк! Картина была дикая, просто невообразимая для вас, городского читателя. Но Серёжа был уже почти опытным таёжником. Он тихонько прикрыл дверь и – не смог удержаться – побежал в кордонную гостиную (а вы думали, что у вас в городе – прихожие и гостиные, а у нас в тайге – горницы и чуланчики?). Родители спокойно сидели за обильным застольем и как раз выпивали по очередной
– Дядя Дима! Папа! По Людмиле там, в чулане, гадюки ползают!
На это заполошное известие родители отреагировали довольно своеобразно: они спокойно допили содержимое своих стопочек, похрустели солёными огурчиками, и только после этого лесниковая жена объяснила изумлённому и потрясённому увиденной в чуланчике картиной Серёже очередную причудливую загадку неприхотливой и красочной таёжной жизни:
– Там, в чуланчике, темновато, и ты, Серёжа просто не разглядел, что это – не гадюки, а ужи. Пусть ползают. Плохо только то, что вечером корова даёт молока много, а утром – меньше: или пугается их, или они, ужи, высасывают у неё молоко... Зато змеи их боятся, как волки огня, и к кордону близко не подползают. Ужи вообще-то добрые. Мы-то к ним привыкли.
Успокоенный таким добродушным объяснением произошедшего Серёжа зашёл в сарайчик, взял тяпку поудобнее и отправился окучивать свою картошку. На соседнем участке, видимо завидев своего кумира, дружно рассмеялись проворные лесниковые дочки-пересмешницы. А деловитый Серёжа, бодро танцуя с тяпочкой вокруг картофельных гнёзд вспоминал увиденное в чуланчике и горделиво так раздумывал: «Нет, не пойду в зятья к Дмитрию Ивановичу. Дочки у него весёлые, даже симпатичные, но жить в одной хате с ужами... Нет, не привыкну».
(Глупый ты был, Серёжа, в своём несовершеннолетнем возрасте: побрезговал жить в одной хате с лесными ужами, зато придётся тебе впоследствии пожить в одной квартире с городскими гадюками!). Да и не стоит, говоря откровенно, сотня городских гадюк одной Лесниковой дочери! (Но это наш герой осознал гораздо позже, когда прекрасных дочерей Дмитрия Ивановича развезли по Уральским кордонам более сообразительные и удачливые конкуренты).
Если вы, читатель, когда-нибудь на утренней пробежке увидите переползающего лесную дорожку ужа, не торопитесь вспугивать его, остановитесь и полюбуйтесь на его гордо приподнятую жёлтую головку, на изящные и ритмичные движения его упругого чёрного тела... и вы сразу побежите за блюдечком с молоком, чтоб отблагодарить эту красивую рептилию за доставленное вам эстетическое удовольствие.
А со змеями была другая, тоже поучительная история. Дело было, разумеется, летом, когда в таёжный посёлок с московским метростроевцем приезжали на каникулы их учащиеся младшие родственники.
Вот и Серёжу однажды попросили показать окрестные достопримечательности одному такому приехавшему отдохнуть на лоне природы москвичу. Этот «родственник» оказался двухметрового роста верзилой и весом, пожалуй, не менее десяти полновесных пудов. Увидев такого своего подопечного экскурсанта, Серёжа сразу решил не гробить свой колясочный мотоцикл, а сходить на кордон, где у них были лодки, пешком (Кстати, любому городскому толстяку полезнее ходить пешком, чем уютно трястись в автомобильных и мотоциклетных креслах). Да и идти-то до кордона, по таёжным меркам, было совсем недалеко.
Московский «верзила» Лёня оказался весёлым жизнерадостным типком, очевидно слегка презирающим таких таёжных аборигенов, каким, в сущности, действительно стал наш Серёга.
Многопудовый Лёня снисходительно посматривал сверху вниз на идущего рядом с ним стройного и подтянутого Сергея и с юмором рассказывал пикантные анекдоты из беззаботной светской жизни московских знаменитостей (тогдашних «знаменитостей», давно уже позабытых нами, неблагодарными и косными провинциалами).
Лёня даже спел несколько разухабистых песенок московского творческого гения,
«Мы е.. .ли всё на свете,
Кроме вилки и ножа» (т.е. «плевали мы на всё, главное — это наша жратва»). Действительно, это был весьма показательный образчик московской потребительской философии. Когда же Серёжа с Лёней углубились в лес, «светский» хлыщ показал себя во всей своей передовой и просвещённой красе.
Обычно, при походах в тайгу, Серёжа довольно часто видел ядовитых змей, но он, во-первых, ходил по лесу в надёжных сапогах, а, во–вторых, никогда не обращал на этих змей особого внимания и спокойно обходил их стороной.
Но в тот памятный день, видимо из–за каких–то необычных природных обстоятельств, они, Сергей с Леонидом, столкнулись со странным явлением, какого ни раньше, ни позже Серёжа больше никогда не видел. На лесной дорожке, греясь на ползущем по небу в зенит солнышке, через каждые метров десять, словно брюхатые городские девки на пляже, развалились серые уральские змеи и спокойно, как-то по–хозяйски, полёживали и нежились в тёплых солнечных лучах. Серёжа молча двинулся в обход загорающей таёжной публики. Но столичный гость как-то нервно засуетился, схватил первую подвернувшуюся лесину и начал колотить ей по уютно отдыхающей в родной обстановке и не ожидающей никаких злонамеренных каверз гадюке. Задолбав это миролюбивое животное в лепёшку, Лёня впал в охотничий раж и решительно направился ко второй жертве своего чревоугодия. Яростно забив ещё пару змей, Лёня обратился с воодушевлённым призывом к спокойно наблюдающему эту звериную расправу Серёже:
– А ты чего стоишь? Бери вон ту дубинку и тоже колоти их.
– Зачем? Они же меня не трогают и никогда не кусали. Если они есть и живут в этих местах, значит для чего–то нужны.
– Они нужны для того, чтобы я переколотил их. Эх, жалко фотоаппарат с собой не взял. Ну, так своим дома расскажу, как на Урале охотился. Вот обзавидуются! – и бросился с животным энтузиазмом на свою очередную жертву.
Если бы он знал, о чём подумал Серёжа, молча и неприязненно наблюдавший эту изуверскую сцену! А Серёжа наш думал – ну, чего уж греха таить! – буквально следующее: «А что, если завести этого борова в медвежью падь или в волчье урочище и оставить там на корм знакомой волчьей стае? Такой огромной жирной туши даже стае волков хватит недели на две–три, а то и больше. Они же, волки, мне потом сапоги будут лизать в благодарность за доставку такой массы такого аппетитного корма!... Или лучше ещё пройти двести метров и у болота прирезать этого московского жизнелюба» – Серёжа через голенище сапога убедился в том, что его ритуальный охотничий кинжал в надёжном месте. – «А потом утопить десять пудов жира в болоте... Нет, нельзя. Свидетели знают, что он со мной в тайгу ушёл. С меня спрашивать будут. Догадаться могут... А жалко».
Так что Серёже пришлось и дальше молча наблюдать за удачной «охотой» будущего московского воротилы. Пройдя основательную подготовку, Леонид – истребитель змей, станет в дальнейшем крупным чиновником, всунет свой жир в высокое руководящее кресло, будет брать взятки со своих клиентов, подчинённых, забавляя их при этом рассказами о молодеческой охотничьей доблести и о том, как он снисходительно учил уму–разуму молодого и серого уральского дикаря (который в то время уже свободно владел тремя иностранными языками и занимался во внеурочное время таинственными научными изысканиями)... дальше всё было весьма прозаически: пришли на кордон, взяли лодку, выпотрошили содержимое одной из мёрд, купались в чистой с зеленоватым оттенком кисегачской воде, загорали, варили на костре рыбацкую уху. Лакомились аппетитными вкуснейшими линями и другими деликатесами. Хорошо отдохнули и расстались по-дружески... Но самодовольный и рассеянный Леонид так и не удосужился заглянуть в серые хищные Серёжкины глаза. В них он смог бы увидеть и своё незавидное будущее.