Противоречия: Собрание стихотворений

Лозина-Лозинский Алексей Константинович

II. «Когда бросала кровь заря…»

Когда бросала кровь заря На голубые неба ткани, Взирали львенок и змея На перламутровые грани. И я колена преклонял Пред чистотою упований И мудрой кротостью смирял Страданья тайные познаний. И мыслил я, идя испить, Наполнить звонкие кувшины: «Философ думал начертить И мир и смысл его единый. Но всё бездонно глубоко – Яйцо, песчинка, свод небесный. Лишь дух – хранилище всего И глубже знает бессловесный». Но у реки, среди ветвей, Узрел я деву молодую, Свободно-нежную, как змей, Как мрамор розовый, нагую. Она сидела у воды И косы мокрые сплетала, И очи были две звезды, Два

веселящихся кинжала. О, аромат ее волос И ног ее сокрытый пламень! И муки я не перенес, И я упал, как труп, на камень. Со мной мой львенок и змея, Я провожу все дни в моленьях, Но тело женщины меня С тех пор терзает в сновиденьях.

III. «Был дня медлительный конец…»

Был дня медлительный конец, Склонявший к мудрому бессилью, Когда ко мне пришел беглец, Покрытый ранами и пылью. И я бальзам от ран достал, Принес акрид ему и меду, Он говорил и я внимал Ему, безумному уроду. Был низок лоб, был блеск в глазах, Он скалил зубы, он смеялся; Рабы восстали в городах, Он был вождем и тоже дрался. На узких улицах сошлись Клинки со звоном серебристым, На мрамор весело лились Амфоры с ладаном душистым. Все брали женщин и вино, Дрались рассудочно мечами, И выбивали в бочках дно, И надсмехались над богами. Был гость насмешлив, мрачен, смел, И речь его была, как грохот, И человеческий удел Метался в нем, как боль и хохот. И я сказал: «Зачем ты жил? Твой дух пороком был окован». Он круг со смехом начертил И отвечал: «он заколдован». Когда же молча проводил Его я в горы на рассвете, Он с грустным взглядом уронил: «Слепец, мечтающий о свете…» А возвратясь, увидел я В своей норе два трупа рядом: Была растерзана змея, А львенок был отравлен ядом. В слезах пред звездами я пал, И потрясенный всеми снами, И чуткий демон целовал Меня печальными устами. 30 января 1914 СПб

«Есть подземные, недвижные озера…»

Посв. С. М. А.

Есть подземные, недвижные озера, Чаши, замкнутые в каменные глыбы, Воды черного, безмолвного простора, Где живут совсем слепые рыбы. Им не нужны очи в чутком сне блужданий, Хищный дух ведет их в коридорах мрачных, Но у них должна быть муть воспоминаний О глубинах, солнечно-прозрачных, Об алмазных, изумрудных океанах, О пологих, сонных отмелях полудней… Я рассказывал о нас, о странных, О слепых, живущих в мраке будней? Ах, мы в нем ослепли, точно эти рыбы! Ах, над нами нету солнечного свода! Нас ведь тоже сжали каменные глыбы, Нам ведь тоже, тоже нет исхода! Март 1914 Буда

АРЛЕКИН В ТИШИНЕ СТАРОГО ДОМА

В тишине большого дома Ночью шепчут свой псалом Тень колдуньи, призрак гнома, Тени тех, что строил дом. Тени смутны и нечетки, Сплетни древние твердят, И стучат, как капли, четки На молитве чертенят. Много-много поколений Как-то жило, жило тут… Может быть, что ночью тени Звуки Ланнера зовут? Будут важно-тихи пары, Дамы в фижмах и чепцах И усатые гусары В расшитых воротниках. В платье шелковом маркиза – Крепостник и франк-масон… Иль Тургеневская Лиза Как печальный, чистый сон… С болью старого надлома Я стою, всему чужой, В тишине большого дома И веселый, и пустой. Март 1914 Буда

«Всё в мире суета. Мы этим начинаем…»

Всё в мире суета. Мы этим начинаем. И будто получив ожоги от хлыста, Мы ищем, боремся, мы любим, мы страдаем… И заключаем жизнь: всё в мире суета. Март 1914 Буда

«С чертом в шахматы играю…»

С чертом в шахматы играю. Рассчитав умно игру, Короля я запираю, Королеву я беру. «Как Адаму жить без Евы? – Начал

черт меня просить. – Милый мой, без королевы Даже черту не прожить». Но ему, поддавшись гневу, Я угрюмо отвечал: «У меня раз королеву Тоже как-то черт побрал». Март 1914 Буда

«За те мои часы, когда я утром рано…»

За те мои часы, когда я утром рано В пустынном городе влачился по камням, И шла к эмалевым и бледным небесам, Смягчая контуры, болезненность тумана, И было просто всё и странно, как Нирвана, За то, что звонкий мир был, как стеклянный храм, Ты, азиат небес, ты не заплатишь нам? За то, что этот я, грехом разгоряченный, Больной, бессмысленный, ужасный, истомленный, Теряя мерило минутам и вещам, Ласкался к девичьим, безжалостным ногам, За то, что дон-Жуан всегда замучен донной, Что тень Офелии скользит по вечерам, Ты, азиат небес, ты не заплотишь нам? За то, что я топтал позорно и отчайно, За то, что на пути я изменял друзьям, За веру в мудрецов, за мысли по ночам, За право чувствовать непостижимость Тайны, За то, что было всё ненужно и случайно, За все проклятия спокойным небесам Ты, азиат небес, ты не заплотишь нам? Ах, ты скупой паша! Жизнь угля, осьминога, Илота, гения, созвездия и тли, О, всё гармония и всё равно для Бога, И где, зачем, куда лежит Его дорога, Не знает пилигрим!.. Но павшие в пыли, Но прокаженные, мы все, рабы земли, Молитв не взяли мы, хотя мы взять могли. Апрель 1914 СПб

«Где, a la fin des fins, огромный, необъятный…»

Где, a la fin des fins, огромный, необъятный Плывет тот мир теней, где с тяжкой головой Бреду и я, пустой, больной и неопрятный, Скучать и пьянствовать из дому и домой? Сей мир – гармония… И тонкость ощущений, Как люди говорят, вникает и в нее… Я знаю вечера бездонных утомлений От всех моих потуг постигнуть бытие. Мысль изолгалася, в душе моей отрава… Мир… вечный мир… да, мир… Пусть этот мир такой, Я не такой и всё! Какого черта, право… Я не такой и всё… Долой его, долой! Май 1914 СПб

ДРУЖБА HE-МОЛОДЫХ

Мы были странные друзья на глубине, Мы были попросту знакомые снаружи, И мы, мы никогда, при всех, наедине Не вышли из границ вполне приличной стужи. Научный разговор шел долго каждый раз, Как мандарины, мы с ним спорили любезно, Но, Боже мой, всегда мы чуяли, что бездна Невыразимая соединяет нас. О, эта простота, о, обыденность встречи, Ревниво прячущей какого-то Творца… Я помню тонкие черты его лица, Академически построенные речи… Но бездна нас влекла! Какая? Может быть, Ей не было у нас научного названья… Но лишь мы с ним сходились говорить, Нам чуялось всегда какое-то молчанье, Огромное, как мир, холодное, как ясность… И наша нежная, суровая безгласность Роняла в разговор об этом и об том: Ты. Знаю. Странно жить? Жизнь – тайна. Мы идем. Май 1914 СПб

«Когда-то, когда-то у Нила…»

Когда-то, когда-то у Нила Вдвоем предавались мечтам Один одинокий мандрила И сумрачный гиппопотам. Мандрила хотел бы быть пумой, Мечтал быть орлом бегемот… Как ты они мучились думой, Читатель, мечтатель, урод. Весна 1914 СПб

ТРЕМ СЕСТРАМ АРАМЯНЦ

Два пути двум бедным сестрам: Жить одной рассудком острым, Чтобы редко, редко с воплем прорывалась бы душа, А другой – жить всей душою, Жить над миром, чтоб порою Мир и душу злой рассудок ночью резал без ножа. Весна 1914

ДИ-КАВАЛЬКАНТИ

Н. Гумилеву

Бархатный, черный и длинный камзол, Кружево ворота и анемона. Он на кладбище со свитком пошел, С песней четвертой Марона. Длинные тени покрыли во сне Готику строк погребальных… Ах, эти черные кудри! Оне Так хороши у печальных!.. Только когда уже месяц взойдет, Вспугнут летучею мышью, Ди-Кавальканти аллеей уйдет С мудрой и странною мыслью. Если же ночью ватага бродяг Ввяжет у моста философа в драку, Как улыбнется он звяканью шпаг, Черному Арно и мраку. Giunio 1914 Genova