Противоречия: Собрание стихотворений

Лозина-Лозинский Алексей Константинович

«И город, и люди забыты…»

И город, и люди забыты. Я лег на зеленые мхи, Упал на прибрежные плиты, Чтоб слушать, как шепчут ракиты И сосен рокочут верхи. Гляжу, как на брег издалека, Бурля, волноряд набежит, Ударит о камень жестоко, Расстелется плоско, широко И вновь, уходя, зажурчит. И носятся цепи сравнений И мыслей о солнца лучах, О сущности света и тени, О жизни подводных растений И рыб в изумрудных водах, О рыбарях хмурых в деревне, Затерянной в чаще лесов, О всем, что загадочно, древне, О сказках, о спящей царевне, О тайне бегущих годов…

«Мою жестокую печаль…»

Мою жестокую печаль Убьет жестокая улыбка: Пред смертью скажут все – как жаль, Что жизнь моя была ошибка.

Книга Вторая

МЫ, БЕЗУМНЫЕ…

I

НАБАТ

Война – отец всех, царь всех.

Гераклит

ХИМЕРЫ СОБОРА NOTRE DAME DE PARIS

Una eademque res duobus modus expressa.

Спиноза

I."Философ,

мысливший, что тайна..."

Философ, мысливший, что тайна Висит над нашим бытием, Иль непосредственно, случайно, Поэт в безумии своем, Иль дикий мистик, полный веры В средневековых чудищ зла, Взвел кто-то страшные химеры Под небо и колокола. В своей одежде длиннополой Творец исчез в былых годах, Гуляка, может быть, веселый, Быть может, сумрачный монах, Забыт людьми, неведом, силен, Томимый роем странных снов, Средь улиц спутанных извилин, Во тьме готических домов; Но до сих пор его творенья, Проклятья каменные, в ряд Над градом вечного движенья На храме чуждые сидят. Их лица странны. Любопытны, Удивлены, как у детей, Иль равнодушны, мертвы, скрытны, С печалью каменных очей… Иль с хищной радостностью силы Глядят химеры злобно вниз, Упершись лапами в перила И перегнувшись за карниз.

II. "Под ними шумно перемены..."

Под ними шумно перемены Как в скачке бешеной летят. Париж сквозь лопнувшие стены Предместья впитывает в град; В болота движутся каналы; Вздымает почву щебень, сор; Чернея, старые кварталы Уходят в глубь угрюмых нор; Труды мильонов гибнут в безднах, На пласт и грунт другим идут; А под землей червей железных Извивы мощные растут. И, вечно новы, поколенья Бегут и гибнут чередой… Глядят химеры, и виденья Над ними носятся порой.

III. "Там, за Ситэ, где снова..."

Там, за Ситэ, где снова Сена Сливает два теченья вод, На колокольню Сен-Жермэна Седой звонарь, кряхтя, ползет. Морщинист, злобен и неистов, Смеется он, чему-то рад… Хе-хе, ему вожди легистов, Виконт веселый и аббат, Сегодня в ризнице церковной Сказали нечто… Взяв фонарь, Пойди тихонько в час условный… Ты дашь сигнал, седой звонарь. Не просчитай минуты, старый… Как было сказано, точь-в-точь… В двенадцать ночи бьют удары. Варфоломеевская ночь. Во тьме, по улице унылой Крадется тень, ползет, как зверь… – «Ты здесь, Жильбер?» – «От ложа милой». – – «Laudamus Deum! В эту дверь!» – Слышны удары… В капюшонах Шныряют страшные попы… Прошло… У Лувра, на газонах, Нарядной слышен гул толпы. Маркизы милые смеются… Роброны, шпаги, парики… Гавот танцуется, поются Отменно-нежные стихи… И сам король, любезный, меткий, Смеясь, мадам де-Помпадур О римском папе шепчет едкий, Весьма скабрезный каламбур. Прошло… Фигура исполина Ведет народ. То Жюль Дантон. Восстанье, клубы, гильотина, Три новых цвета у знамен… Забыты церкви, папа, вера. Сменили их на десять лет Острота злобная Вольтера, Конвента пламенный декрет. Бегут разряженные бары, Запачкан кровью древний трон, Марат, Жиронда, Монтаньяры, И наконец Наполеон… Прошло… Солдат, как на параде, Ровняет старый капитан, Готов на взятой баррикаде К расстрелу смелый мальчуган. Вот поднялися ружья взвода… Кричит мальчишка в дула их: «Долой рантье! Живет свобода Национальных мастерских!» Прошло… Шумят бульвары, пресса, Парламент, мэтрополитэн… На блеск кафэ спешит повеса, Вертлявый прыгает гамэн… Под звездным небом в честь Ваала Шумят, не слыша нищих плач, Студент Латинского квартала И из Ситэ банкир-богач. Кокотки, биржа, преступленья, Бульваров смех, Монмартра свист, И, полный жажды разрушенья, Сент-Антуанский анархист. В мир знанья славная Сорбонна Кидает тысячи томов, А на окрайнах неуклонно Растет восстанья грозный рев… Берут начало здесь потоки Великих слов, мечтаний, зла, Но, даже мощные, жестоки Здесь люди, мысли и дела. Пройдет. Прейдут мечты и веры, Прейдет Париж, как Вавилон… Но пусть разрушатся химеры, Улыбка их… ей нет времен.

IV. "Да, кто они? Я, сын усталых..."

Да, кто они? Я, сын усталых, Сын злых сомнений, снов и мук, Я выраженье угадал их И обнял их, как брат и друг. Рука ваятеля хотела Создать дух зла… Но в те года Считались злом желанья тела И дух боролся с ним тогда. Тот дух, что ведал мних безвестный, Крестом на плитах лежа ниц, Что после в готике небесной Дал неуклонность, высь и шпиц. Страстей людских обожествленья, Рой гномов, фавнов и дриад, Обезобразило стремленье Творцов готических громад: Не жил монах — он лишь молился, Он не любил – он лишь страдал, И фавн в химеру превратился, В начало дьявольских начал. И, побежденный новым богом, Забытый бог, великий Пан, На храме каменном и строгом Согнул зверино-гордый стан. Но жив бог Пан, дух первобытной, Звериной истины лесов! Он шелестит повсюду, скрытный, Граненный ложью городов. Он лицемерьем искалечен, Греховен в мыслях и делах, Но в душах всех един и вечен На самых властных глубинах. И в храме сердца, рядом с верой, С познаньем, истиной, добром, Веселый фавн наш стал химерой, Проклятьем нашим и ярмом. Да, потому химеры гадки И потому они близки: То наших помыслов загадки, Всей нашей жизни и тоски. Изумлены они, лесные, Ненужной ложью наших дней, Но всё же их улыбки злые Горды победою своей. Они повсюду торжествуют Над храмом, мыслью и толпой, Но, как и мы, они тоскуют По дебри шепчущей лесной. Прикован к лжи и камням зданий, Я рвусь, как вы, химеры, в глушь, Я в вас влюблен, как в злость желаний Лесных, преступных наших душ.

ОЛАФ

Посвящается Г. А. Энгельгардту

Славные викинги ярла Гаральда Брагу

пьют с девами. Тешат восторженно ярла три скальда Песней напевами. Шкуры, оружие, золото, ткани, Люди громоздкие, Грубые лица со шрамами брани, Волосы жесткие. Целых быков истребляются груды; Чаши – глубокие. Девушки дики, стройны, полногруды, Голубоокие. Девы твеменнингом [2] викингов тешат С жестами смелыми, Кудри их рыжие пальцами чешут Тонкими, белыми… Хвалятся гости скитаньем по сечам, Морю опасному… Только Олафу похвастаться нечем, Отроку страстному. Молвил дан Бьерн Кнуту Грорику дану Голосом молота: «Я захочу, так на шнеке достану Бочками золото». Молвил Кнут Грорик в ответ, негодуя: «Это ли доблести? Я захочу, на мече принесу я Целые области!» Пальноке молвил им: «Храбрые даны, Берсерки [3] сильные! Это ничтожно – и злато, и страны, Златом обильные. Но среди льдов, где живет, завывая, Вьюга мятежная, Есть одна девушка – Хельга младая, Дивная, нежная… Очи задумчивы, губы сомкнуты, Затосковавшие… Длинных волос золотистые путы, Руки упавшие… Альбы-кобольды пути к ней из виду Скрыли за тучею; Фритьоф туда не провел бы Элиду [4] С гридьбой могучею. Много там викингов наших пропало В тяжком бессилии, И не снесли их дыханье в Валгалу Девы валькирии. Не побороть вам и горы, и реки, Стужу жестокую. Грорик и Бьерн! Не добыть вам вовеки Хельгу далекую». Пальноке оба смолчали с досадой, Как поседелому. Смерть? Но Валгала должна быть наградой Воину смелому! Чаши звенят и сливаются губы, Губы-проворницы… Только Олаф, рассмеявшись сквозь зубы, Вышел из горницы. Стукнул сердито он лыжу об лыжу; Ночь была снежная. «Сгину во льдах или Хельгу увижу, Девушку нежную!» Темь была черная, в яростной злобе Ветер визжал… Викинг дохою мелькнул на сугробе… Так и пропал.

2

Твеменнинг – род брудершафта у древних скандинавов. (Примеч. автора.)

3

Берсерк – полусумасшедший, дерущийся даже в мирное время со скалами и деревьями, воин, очень почитавшийся у скандинавов. (Примеч. автора.)

4

Фритьоф – легендарный герой. Эллида – корабль Фритьофа. (Примеч. автора.)

БРЕТОНСКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЬ

Do-do, малыш. Пора ко сну, А завтра бодрым встань; Спою тебе про старину, Про славную Бретань. Бретонец добрых прежних лет Был честен, прям и лих, Среди бретонцев трусов нет, Средь знатных и простых. Припев: Do-do, о, мой малыш. Do-do, ты всё не спишь? Увидишь сны; во сне Ты улыбнешься мне. Кругом такая тишь… Do-do, do-do, малыш. В аббатстве девушка жила, Прекрасна и скромна, И Божьей Матери была Она посвящена. Навек обеты ей даны, Хоть ей шестнадцать лет; В Бретани девушки верны И ренегаток нет. Припев. Наш монсиньор, Гюго-де-Гук, Ее раз увидал И снять монашеский клобук Он деве приказал. Она сказала: «Нет, позор Бретонке снять обет». «Но трусов, – молвил монсиньор, – Среди бретонцев нет». Припев Семь дней синьор не слез с седла, Сбирая всюду рать; На башню девушка взошла, Проезжих стала звать. И тридцать рыцарей, смелы, Пришли на зов чуть свет, Засели в башне, как орлы: В Бретани трусов нет. Припев. Король вассала своего Грозит разрушить трон, Архиепископом Гюго От церкви отлучен; Гюго их всех не хочет знать, Им дерзкий шлет ответ И сам ведет в аббатство рать… В Бретани трусов нет. Припев. На башне дева не встает Пред образом с колен; Витая лестница ведет На башню в толще стен; Ждут цепью тридцать смелых там, Ждут славы новой дань Иль смерть прекрасную за дам, За Бога и Бретань. Припев На узкой лестнице боец Сменял бойца. Подряд Все тридцать пали наконец, Убивши шестьдесят. И каждый, падая, искал, Гася улыбкой стон, Девицы взор и умирал, Как рыцарь и бретон. Припев. На верх с зазубренным мечом Взошел синьор Гюго, Смутилась дева, но потом… Вдруг обняла его! И тотчас, спрыгнув с башни в ров Сдержала свой обет… В Бретани помнят святость слов, В Бретани трусов нет. Do-do, о, мой малыш. Do-do, ты всё не спишь? Увидишь сны; во сне Ты улыбнешься мне… Кругом такая тишь, Do-do, do-do, малыш…

РАЗБОЙНИКИ

(Сцена в лесу)

Атаман

Гей, прибавьте шагу, черти! По тропе бери. Вперед! Десять верст еще отмерьте. Что окольничий возьмет?

1-ый разбойник

Свет наш, батюшка, устали, Да и раненых несем; Гришку хлопнули с пищали, Ранен Сенька бердышом.

2-ой разбойник

Истаскали вовсе лапти, Двое суток, знай – беги…

Атаман

У боярина награбьте, Будут вам и сапоги.

1-ый разбойник

А и дали же мы трепку В топоры тогда стрельцам! За убитого за Степку Уложил троих я сам. Кабы князь Иван Ракита Наших с тылу не разнес, Вся бы рать была побита, А теперча… Эка пес!