Противоречия: Собрание стихотворений

Лозина-Лозинский Алексей Константинович

ПРИГОВОРЕННЫЕ

Мы – в лазоревой капле простора Вековечных таинственных сил; Им не надо молитв, ни укора, Ни названий им нет, ни мерил. И, сознав это, в странном испуге, Мы лишь жить, только жить мы хотим; Мы несемся в неведомом круге, Мы спешим, мы спешим, мы спешим… Мы спешим и жестоки, и немы: Жизнь как миг, а за жизнью лишь тьма; Смертный приговор слышали все мы, И земля эта – наша тюрьма. Недоступно нам гордое небо, Ждем мы казни в норах, как кроты, А до казни нам кинули хлеба, Два аршина тюрьмы и мечты. И, друг друга грызя, хочет каждый Взять побольше, жить в ярком огне, Распаленный и страхом, и жаждой, Женщин требует!.. Девушку! Мне! Тот живет среди женщин в дурмане, Тот считает минуты свои, Тот

застыл в равнодушной нирване… Всех страшней, кто в уюте семьи. Всех страшней, кто старательно моет. Чистит, любит свой угол тюрьмы… Это – жизни. И смерть их покроет. Ложь, и трусость, и злость. Это – мы. И, не зная любви и возмездий, Ритм бьют Космоса-Бога часы, Создавая из жизни созвездий Чары нам недоступной красы.

«Я ЖИВУ ВО ВСЕЛЕННОЙ»

Трос мрачных предстали Пред злым, седым колдуном. Правды жизни искали Пытливые долго втроем. Путь один неизменный Просили выяснить им. «Я живу во вселенной», – Ответил колдун троим. Молвил старший: «Дорогу Отныне я не ищу: Сын вселенной, я Богу Мгновения лет посвящу». Молвил средний: «О, бренный! Ты хочешь лишь созерцать? Я живуво вселенной И людям пойду помогать». Молвил младший: «Довольно Терзать слова бытия. В шайке весело вольной! Вы оба забыли про я»… Над котлом, В лесу глухом, Над жаровней с ядом, Звуки струн Седой колдун, С сумасшедшим взглядом, Извлекал, Бормотал, Песню пел, хихикая: «Мать-земля великая, Небо бесконечное, Время быстротечное! Слушайте, убогие, Люди, люди многие, Вам дано по зову, Каждому по сну, Взяли вы по слову Только одному. Только сумасшедшему, В глубь всего ушедшему – Мука, страсть и честь Все слова прочесть».

«Жестокая Дьявола кара…»

Жестокая Дьявола кара, Адам у закрытых дверей, Разбиты крылья Икара, В цепях на скале Прометей… О, саги! О, эхо народов! Мы знаем паденье борцов: Мы – скопища странных уродов С терзанием полубогов…

СНЫ ГОРОДА

I. «Когда заснут величавые груды соборов…»

Когда заснут величавые груды соборов И улицы станут пустынны и гулки, Заговорят осторожные лязги затворов И будут, как щели, черны переулки, И чуешь ты, молчаливо несется могильник, Куда и зачем — ты не знаешь ответы, – Взойдет луна, возгорится бледный светильник, Лицо равнодушное мертвой планеты, И странною улыбкою Сигнал даст: начинать! – Восстанет тучей зыбкою Ночных видений рать. Безумцев сновидения, Бред тягостных забот, Ночные вожделения Сплетутся в хоровод. Растрепанные бороды. Оскаленные рты… Ночные мысли города, Нечистые мечты.

II. «Их много, снов! Распаленные, с хрипом проклятий…»

Их много, снов! Распаленные, с хрипом проклятий Они покидают углы и палаты. Смеясь, ползут из альковов, больничных кроватей, Из тюрем, подвалов, из келей разврата. Одни бледны и прозрачны – то сны одиноких, Другие трепещут в огне лихорадки; Ты видишь всё, что скрывается в норах глубоких Умов, не солгавших лишь в снах и припадке. Сны пляшут вереницами Под мертвою луной И братцами, сестрицами Зовутся меж собой. «Сестра! Кого, бессонного, Ты хохот?» – «Я кучу! Я от приговоренного К повешенью лечу. Сегодня в сумасшедшие Он грезы погружен. А ты?» – «Я – дни прошедшие! Самоубийцы сон!»

III. «Но всходит день, равнодушный, немой и безликий…»

Но всходит день, равнодушный, немой и безликий, Ползет отвратительный, скаредный будень, Всё тот же, тот… Просыпается город великий, И снова путь смертных и скучен, и труден. Но ночь придет, разгорятся вновь мысли и краски, Польются желанья в блестящих виденьях – потоках… Ведь правда? Да? Мы живем, лишь впиваяся в сказки О славе, богатстве, о страстных пороках? Внемлите бреду сонному, Услышьте

хрип больной, Внемлите оскорбленному Работою дневной! О, дни его обидные, О, пламенные сны! Красавицы бесстыдные, Ему, ему даны. Веселому, прекрасному, И счета нет деньгам! Внемлите бреду страстному И высохшим губам!

ДНЕВНИК МИСТИКА

1. «Мы – скальды огромных скоплений…»

Мы – скальды огромных скоплений, Друиды больших городов; Затеряны в кельях строений, Замучены мыслью веков, С глазами, открытыми дико На свой мир, живя полусном, С душою, исполненной крика, Со скованным злобою ртом, Мы бродим повсюду – по грязи, По храмам, по душам людей, И тайные чувствуем связи Событий, и душ, и вещей. В трактирах зловещих предместий Внимаем тревоге низов И шепчем им лозунги мести И лестью тревожим рабов; А ночью больными устами Мы славим немой небосвод, Как нежная девушка в храме, Тоскует душа и поет… Подолгу, упорно, без слова, Впиваем наркозы томов, И мысль отмечает сурово Законы бегущих годов. Мы мыслим. Но мысли – опасность. Мы знаем и ночью, и днем Всю близость к безумью, всю страстность О всем лишь своих аксиом. Ах, видеть все бездны, все разом, Всё знать, всё презреть и идти, Живя то тоской, то экстазом – Вот розы на нашем пути.

2. «Над Невою сфинкс спокойный…»

Над Невою сфинкс спокойный, Над свинцовою Невой… Люд вокруг бежит нестройной, Говорящею толпой. Криков, звуков многозвонность, Лица тусклые глядят… Но поставлен в обыденность В небеса гранитный взгляд. И над говором, в просторе Серой облачности дня, Реет мысль memento mori, Тишь презрительно храня, Вечность каменной улыбки, Смех таинственных очей… Быстры, суетны и зыбки Тени множества людей. Знаю, чует беспредельность Мертвый сфинкс и видит он Мира стройность, мира цельность И во всем один закон. Эти люди, эти крики И важны и неважны, И ничтожны и велики, Но, должно быть, и нужны. Камень сфинкс, уж переживший И познанье, и печаль, Всё постигший и застывший, Как зловещая скрижаль, Ты познал, безумно-смелый, Всех миров концы поэм, Все последние пределы, Все последние зачем… И, познав их, нам не роздал, В камне сжал их, ты – немой… Но тебя ведь тоже создал Homo sapiens! Ты – мой! Люди, люди, прочь сомненье! Кинем смеху жутких глаз, Что он наше сам творенье, Наши когти ранят нас!

3. «Я был в храме. Сквозь окна на плиты…»

Я был в храме. Сквозь окна на плиты Падал в сумрак багряный закат. Я был маленький, странный, разбитый, Я один был средь Божьих громад. Я боялся их грозных, их – рядом… Строгость линий, торжественность стен. Разве всё не смеялось над стадом, Не встающим с усталых колен? Камни жили, да, жили! Холодны, Беспристрастны средь добрых и злых, В высоте они были свободны, Но желанья оставили их. Я угадывал в вечном молчаньи Этих четко размеренных стен Страшно-близкое к Богу сознанье, Без движенья, борьбы, перемен… И я чуял усмешку презренья Даже в плитах, истертых толпой, Надо мной с моей ношей сомненья, Вечно-мыслящей, нищей душой. Полумрак… И, как когти, впилися Эти взгляды хохочущих плит, Эти линии сводчатой выси, Этот скептик жестокий – гранит! И они затолпилися густо, Всё тесней, вкруг меня, надо мной! Ах в душе моей страшно и пусто, Как под сводами церкви пустой…

4. «Не оторваться… Мучительно…»

Не оторваться… Мучительно. Чую, прильнувши к нему, Что-то, что страшно значительно, Миг еще, миг и пойму. Эта улыбка застывшая Так величаво скорбна… Всё, усмехаясь, простившая, Невыразимо-одна… Мысли печального демона, Мысли на воске лица. Что это? Смерть? Но зачем она? Не разгадать мертвеца… Полно, мечтанья досужие! Полно ль? Я буду таким… Нет, никогда!.. Но умру же я?.. Бог?.. И молиться пред ним?.. Бог? Но и мысли молящейся Знать ничего не дано… Полосы пыли кружащейся Падают косо в окно, Клубы лазурного ладана Тихо плывут в вышину… Может быть, всё уж разгадано, Всё уж понятно ему…