Противоядие от алчности
Шрифт:
— Очевидно? — спросил отец Виталис.
— Если вы посмотрите, то увидите, что адрес замазан кровью, но можно разобрать слово «преосвященство» и часть слова «епископ», — сказал дон Арно. — И ребенок говорил, что он весьма настойчиво повторял это.
— Я могу взглянуть на печать? — спросил Галсеран.
Дон Арно придвинул к нему письмо. Галсеран взял его, перевернул и внимательно осмотрел.
— Я не вижу никакой печати, — сказал он. — Похоже, что это всего лишь пара листов бумаги, причем, как вы и говорили, сильно
— В этом вся проблема. Они пропитались кровью, которая затем засохла. Я не могу понять, было ли оно запечатано и вскрыто, или вообще не было запечатано. Но если мы попытаемся вскрыть его, то будет ясно…
— Мы уже вскрыли его, — сказал Галсеран де Монтетерно.
— Я не уверен, возможно, этот документ касается епископа лично, а не дел епархии. Мне нужен ваш совет.
Все сразу поняли причину, но которой их так срочно созвали. Вне зависимости от содержания письма дон Арно решил, что все они должны разделить с ним ответственность за вину или честь его вскрытия. Рамон де Орта, мастер по спасению собственной шкуры, явственно увидел перед собой темную могильную яму.
— Что точно произнес этот монах, дон Арно? Это могло бы нам очень помочь.
Тишина стала невыносимой.
— Нам известно лишь то, что сказал дядя ребенка, — наконец произнес каноник. — И пересказ того, что рассказал этот ребенок.
— Внизу, на скамье у лестницы, сидит маленькая и довольно грязная девочка, полагаю, это и есть тот самый ребенок, — сказал Орта. — Почему бы нам не позвать ее и не расспросить?
— Она так напугана, вряд ли она что-то расскажет, — сказал каноник.
— Тогда пусть тот омерзительный тип, что сидит рядом с ней — полагаю, это и есть ее дядя, — войдет вместе с ней, чтобы она не боялась.
Дон Арно кивнул.
— Я пошлю за своим секретарем, чтобы он привел их обоих, — сказал он yiвышел из комнаты, дать указания слугам.
— Надеюсь, процедура не затянется, — сказал Галсеран. — Сегодня приезжает мой племянник, он очень хотел повидаться со мной. Мы обедаем вместе.
— Я бы не рискнул строить предположения относительно длительности всего этого, — нетерпеливо заметил отец Виталис. — Но ради всех нас, не упоминайте о своем племяннике, поскольку в этом случае все затянется еще сильнее, так как он будет размышлять о последствиях обеда каноника со своим родственником.
Разговор за дверью продолжался.
— Сколько указаний надо дать секретарю, — сказал Рамон де Орта, — для того чтобы просто послать его за грязными мужланом и ребенком? Он заставляет меня просто жаждать возвращения его преосвященства.
Отец Виталис запечатлел в памяти этот небольшой комментарий, чтобы внести его в свое следующее конфиденциальное сообщение его преосвященству.
Каноник и маленькая девочка в сопровождении дяди друг за другом вошли в комнату.
— Дитя мое, расскажи нам, — начал отец Виталис, — все, что ты видела и слышала этим утром.
— Я пошла за водой, господин, — сказала она, — и услышала, как кто-то стонет. Я поставила кувшин на землю и пошла посмотреть. Это был священник, похожий на отца Берната, и он попросил, чтобы я взяла бумагу, которая была у него в руке, и отнесла ее епископу.
— Видите? — сказал ее дядя. — Точно, как я вам говорил.
— Помолчи, — сказал отец Виталис, у которого были собственные племянницы и племянники, и поэтому он умел разговаривать с детьми. — Уверен, что ты не сможешь точно пересказать его слова, — сказал он с улыбкой. — Ты наверняка их забыла.
— Нет, не забыла, — с негодованием ответила она. — Он сказал… — Она закрыла глаза. — «Возьми это и отдай… епископу… в собственные руки… поклянись… что ты передашь это… — Она замолчала.
Четверо мужчин в изумлении уставились на девочку. В высоком, детском голосе они услышали задыхающуюся речь умирающего монаха.
— И это все, что он сказал? — спросил отец Виталис.
Она покраснела.
— Он был хорошим человеком, и я не хочу говорить, что он еще сказал.
— Нам ты можешь рассказать, — сказал дон Арно с неожиданной мягкостью. — Это не потрясет и не удивит нас.
— О, господин… — Дядя ткнул ее в плечо. — Ваше преосвященство, он казался таким хорошим человеком, и я не хочу…
— Ну же, дитя мое. Нам очень нужно знать, что именно он сказал. И не надо звать меня вашим преосвященством.
Однако остальные присутствующие заметили, как при этих ее словах он улыбнулся напряженной улыбкой, в которой промелькнули удовольствие и горечь.
— Да, ваше преосвященство… господин. Он сказал: «Поклянись, а затем оставь меня здесь умирать, потому что я этого заслуживаю» — вот так, а больше ничего.
Каноник поманил ее к себе и под столом вложил ей монетку в руку, ласково гладя ее по голове.
— Ты очень хороню поступила, дитя мое, — сказал он, — очень хорошо. И Бог вознаградит тебя за твою доброту к умирающему человеку.
— Спасибо, господин. — Она торопливо направилась к двери. — О… еще он так странно говорил, но я его не поняла.
— Подожди, — сказал Галсеран со вновь вернувшимся нетерпением. — Что ты имеешь в виду?
— Он говорил не так, как вы здесь. Он говорил как… — Она нахмурилась. — Помнишь, дядя Марк, на ярмарке, тот человек, который продавал конфеты, а ты не купил мне, потому что сказал, что они плохие? Ты купил мне вместо них медовый пирог?
— Нет, — честно сказал ее дядя со смущенным видом.
— Но так и было, — сказала она. — Он говорил, как этот.