Проверка на твердость
Шрифт:
Стол, удерживаемый за ножку одной рукой, парил в воздухе. Йохен Никель с часами в руках смотрел то на секундную стрелку, то на дрожащую от напряжения руку Михаэля Кошенца. Силач вновь демонстрировал свою мощь. Он должен был продержать стол шестьдесят секунд.
— Тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть… — считал Йохен Никель.
Гобоист Хейнц Кернер сидел согнувшись на своей койке, и писал.
— Прекратите же наконец эти глупости! — воскликнул он с раздражением, но Йохен Никель барабанил, не обращая на
— Тридцать девять, сорок, сорок один…
Бруно Преллер возился в своем шкафу, все предметы в котором содержались в строго установленном порядке: слева сверху вниз — белье, закрытая полка — для личных предметов (посуда, принадлежности туалета), далее — полки для письменных принадлежностей, спортивной одежды, обуви. На правой стороне головные уборы и верхняя одежда. Отверстия для вешалок располагались в задней стенке шкафа. Строго запрещалось забивать в стены шкафа гвозди и крюки. Маленькое распятие на правой внутренней стороне дверцы шкафа было прикреплено прозрачной клейкой лентой. Бруно Преллер был из Эйхсфельда.
— Что тебе прислала сестра, Миха? — спросил он, не обращая внимания на то, что Кошенц был занят демонстрацией своей силы.
Эгон Шорнбергер, который уже почти вышел в коридор, вновь вернулся в комнату.
— Подожди, не мешай смотреть! — потребовал он. Его тоже, кажется, заинтересовал исход спора.
Стол задрожал в воздухе.
— Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четыре… — объявлял Йохен Никель, ожидая с улыбкой развязки. — Пятьдесят пять, пятьдесят шесть… Все!
Стол упал на пол.
Андреас Юнгман, сортировавший у себя на кровати фотографии и вырезки из журналов для стенгазеты, испуганно оглянулся. Он не терпел, когда кто-нибудь хвалился силой. По его мнению, у каждого имелись возможности показать ее, к примеру, на зарядке или при преодолении штурмового городка. Он знал у себя на стройке многих силачей, которые за ящик пива могли утащить мешок с цементом, а дома отказывались принести ведро угля из подвала.
— Кончайте! — строго произнес он.
Йохену Никелю не хотелось ссориться со старшим по комнате, и Михаэль Кошенц поставил стол на место.
— Конечно, если болтают под руку… — проворчал он. — А все же я добьюсь полной минуты. Спорим?
— Ты сейчас только что проиграл, — сухо заметил Йохен Никель.
Эгон Шорнбергер с нетерпением перевел разговор на другую тему:
— Покажешь ли ты нам наконец вещицу твоей сестры или нет?
Все громко засмеялись, только Кошенц не понял двусмысленности сказанного. Наконец и он улыбнулся, подошел к своему шкафу и начал там копаться. Даже Андреас и гобоист следили за ним с любопытством. Здоровяк глубоко засунул голову в шкаф, затем выпрямился с поднятыми вверх руками, как боксер, победивший в схватке на ринге:
— Ну как?
— Старик! — вырвалось у восхищенного Шорнбергера. У него не хватало слов.
—
Йохен Никель, оторвав взгляд от увиденного, с восхищением заметил:
— Вот это да!
— От сестры! — торжествовал Кошенц. — Мне идет или нет?
Светло-русый длинный парик, который огромный, как медведь, Кошенц напялил себе на голову, делал его похожим на великанш, которые в прошлом на ярмарках гнули на головах железные штанги и пережевывали бритвенные лезвия.
— Ну, теперь тебе еще серьги, и ты станешь Михаэллой! — крикнул со своей койки гобоист Хейнц Кернер.
Рассердившись, Кошенц сорвал с головы парик.
— Вы… вы… вы… консерватевисты! — выкрикнул он.
Эгон Шорнбергер фыркнул.
— Кон-сер-ва-то-ры, — поправил он, подчеркивая каждый слог, как преподаватель родного языка.
— Ну какая разница! Хотя бы и так! — ответил атлет. Он посмотрел на свое украшение с нерешительностью. Йохен Никель пододвинулся к нему:
— Слушай, Миха! Дай мне эту вещицу на время отпуска, хорошо?
Михаэль Кошенц молча засунул парик за разложенное с педантичной аккуратностью белье и не ответил товарищу. Юнгману и Кернеру хорошо рассуждать, думал он. Они женаты и не знают, что значит получить отказ. Он относил свои сердечные неудачи за счет короткой стрижки, хотя в действительности причина в значительной мере заключалась в его чрезмерной откровенности и резкости. Умный человек, думал он, все предвидит и испробует парик, даже если он выглядит в нем как мушкетер.
«Вместе с братьями по оружию повысим нашу военную мощь и боевую готовность!» — кричали ослепительно белые буквы на красном полотнище. На столе были установлены в круг маленькие флаги стран — участниц Варшавского Договора. Стены зала боевых традиций украшены фотографиями, лозунгами, а также данными о боевой подготовке, об учениях и о победителях социалистического соревнования мотострелкового полка «Шарнгорст». Здесь же висел портрет прусского генерала и военного теоретика в форме начальника штаба Силезской армия Блюхера во время войны против Наполеона за независимость в 1813 году.
В этот час еще не ожидали посетителей. Никто не мешал поэтому трем товарищам, готовившим стенную газету полковой организации Союза Свободной немецкой молодежи. Одним из них был Андреас Юнгман.
Работа несколько затянулась. Толстый ефрейтор из 1-й роты вырезал фотографии из иллюстрированного журнала, молодой бледный очкарик надписывал напечатанные на пишущей машинке статьи, а Юнгман раскрашивал большой лист картона, на который должны были наклеиваться полосы с текстом. Он окунал зубную щетку в красную краску, а затем осторожно проводил по щетине большим пальцем. Места, где намечалось наклеивать фотографии и статьи, он закрывал бумагой.