Провидец. Город мертвецов
Шрифт:
Дверь была закрыта на засов, на нем болтался большой висячий замок. Со мной не было инструментов, которыми я мог бы открыть дверь. Мне не оставалось ничего более, как влезть в таинственный домик через окно. Я так и поступил: тихо разбил окно и через секунду очутился в темной комнате. При свете моего фонаря я огляделся. Большая, грязная комната, в которой, кроме стола, трех стульев и постели, не было ровно ничего. Рядом с этой комнатой находилась другая, поменьше, совершенно пустая.
Быстрым взглядом окинув все это, я поспешно спустил над разбитым окном жалкое подобие занавески - кусок выцветшего ситца.
Размышляя об этом, я вдруг запнулся ногой о какой - то неровный, скользкий предмет.
Это было железное кольцо подпольного люка. Сердце радостно, забилось у меня в груди. Я рванул за кольцо и приподнял люк. Лесенка маленькая, узенькая. Не раздумывая ни секунды, я стал спускаться в подполье. Одна, две, три, четыре ступени... Я - на земляном полу!
Но лишь только я осветил фонарем пространство подполья, как крик ужаса вырвался у меня. Представьте, моя нога стояла в большом жестяном тазу, полном крови. Я выхватил ногу.
С нее сбегала капля за каплей кровь... Дрожь пронизала меня всего. Я низко склонился над страшной чашей, и тут мне бросились в глаза маленькие желтые туфельки, белое платьице, синяя жакетка и шляпка. У меня, старого, опытного волка, видевшего всяческие виды и ужасы, горло перехватил спазм. Я не мог отвести взгляда от этих вещей. Передо мной с какой - то поразительной наглядностью встал образ бедной белокурой девочки с ее страшными проколами и образ моей дочки, что была убита таким же способом...
Купцов вдруг замолчал, подбирая слова, а я корил себя за то, что по неосторожности своей затронул незаживающую рану на сердце Фёдора Михайловича.
– Еще минута, и я разрыдался бы, – продолжил Купцов.
– Я - не знавший, что такое нервы и слабость воли!
Страшным усилием я взял себя в руки и стал искать дальше. Рядом с чашей на дощечке лежал блестящий предмет. Я взял его, и он задрожал в моих руках. Это было длинное, круглое, прямое шило, все темное от запекшейся крови.
И тут меня пронизала мысль: «Так какое же это убийство? Ритуальное, действительно ритуальное или же подделка под него?»
Но сейчас же я осудил нелепость этой мысли. Легенда о ритуальных убийствах гласит, что выпускаемая кровь употребляется евреями. А тут... тут целая чаша. Стало быть, я был прав...
Вдруг, я услыхал, что скрип входной двери. Быстрее молнии я бросился по лестнице и закрыл над собой дверцу люка и потушил фонарь.
«А-а, дьяволы, хорошую я вам заварил кашу!
– донесся до меня резкий мужской голос.
– Будете помнить меня вовеки!»
Никто ему не отвечал. Он, значит, был один - обитатель страшного домика.
«Ха-ха-ха!..
– вдруг опять послышался исступленно - безумный хохот.
– Сидишь в остроге, проклятый жид? Что? Небось весь твой кагал не спас тебя? Ловко я тебе отомстил! Будешь помнить, как разорять людей... Всего меня разорил... По миру пустил меня, благородного...»
Я
То, чего я так страшился, сбылось. Изверг подошел к подполью и поднял люк. Я прижался в угол, затаив дыхание.
«Страшно... страшно... кровь... целый таз...» - В голосе его я уловил нотки неподдельного ужаса. Кровь убиенной замученной девочки вопила об отмщении. Эта кровь, очевидно, душила его, заливала ему глаза багряным светом.
«Надо... надо покончить... сжечь... засыпать... закопать... Страшно мне, страшно...»
Вычиркивая дрожащей рукой спичку, он стал медленно, осторожно спускаться в подполье.
– Я помогу вам, здесь темно!
– загремел я, чувствуя, что больше мне ничего не остается сделать, ибо скрыться здесь некуда.
Крик, полный безумного ужаса, вырвался из груди страшного злодея.
Я направил на его лицо фонарь, хотел выхватить револьвер... но его не оказалось. Первый раз в моей жизни я очутился без моего верного друга, столько раз спасавшего мою жизнь!
– Сдавайтесь, любезный, вы пойманы!
– не теряя хладнокровия, продолжал я говорить.
– А будь ты хоть сам Сатана, я не отдамся тебе добровольно!
– исступленно заревел он, бросаясь на меня.
Между нами началась отчаянная борьба. Спичка, брошенная им, упала на белое платьице... Рядом лежала груда сухого сена и соломы.
Послышался сухой треск, забегали языки пламени. «Все погибло!» - мелькнула у меня мысль. Я напрягал все усилия, чтобы не поддаться злодею, но, увы, чувствовал, что он неизмеримо сильнее меня. Он сдавливал мою грудь железными тисками и ударил перочинным ножом. На мое счастье, моя правая рука была свободна, и я схватился за лезвие что есть мочи.
Чудом освободил я левую руку и, нащупав фонарь, ударил им по его лицу. Удар пришелся по глазам. Он завыл от боли и на секунду выпустил меня из своих ужасных объятий. Я бросился к лесенке, пробиваясь сквозь пламя. Я чувствовал, что горю. Дыхание спирало от дыма, языки пламени охватили мое верхнее платье. Лишь только я выскочил из страшного подземелья, как он, тоже успевший оправиться от удара, набросился на меня сзади. Я потащил его к выходной двери, и в эту минуту подоспела помощь, что я оставил за забором.
Изверга связали и передали властям. Вину его полностью признали и сослали на пожизненное заключение. Как – то так всё и было, Николай Александрович, – подытожил статский советник.
– Вы – целованный Богом человек, Фёдор Михайлович, – сказал я, придя в себя от рассказа.
– Уж точно не больше вашего, голубчик, – парировал Купцов.
– С вами трудно спорить.
– Каков уж есть, – улыбнулся Купцов, – обратно не затолкаешь... Ну да ладно, – хлопнул он ладонью по столу. – Отправляйтесь – ка вы домой, Николай Александрович, а ещё лучше – возьмите отпуск на недельку. Заслужили.