Провидец. Город мертвецов
Шрифт:
Наконец, сравнение почерков хитроумной записки и торговых книг трактира «Европа» подтвердило их тождество. Но несмотря на эти улики, Бобров продолжал все отрицать.
Потребовав точного отчета об его местожительстве со дня убийства до дня открытия трактира, я получил адреса трех углов, последовательно им перемененных за этот промежуток времени.
Сделав в них обыски, мы ничего не нашли. Однако, в первой квартире хозяйка указала, что до того, как поселиться у нее, Бобров жил месяца три напротив, у сапожника, снимая там комнатку.
Сделали обыск и у сапожника. Здесь мы обрели ценную находку: в чуланчике, примыкавшем
Под тяжестью этой новой неопровержимой улики преступник наконец сознался.
Оказалось, что убитый приказчик давно уже решил купить у него чайную «Европа», во Втором Парголово, и в день смерти взял пять тысяч рублей, накопленные за долгую службу, намереваясь на следующий же день свершить купчую. Вечером к нему зашел Бобров, не раз навещавший его за эти месяцы.
Сделку заблаговременно «вспрыснули», и Бобров угостил, кстати, и проживавших в той же комнате двух других приказчиков.
В этот вечер он не раз бегал в соседний трактир за «подкреплением».
Наконец, когда хозяева отяжелели от вина, он распрощался и ушел, но через час вернулся, прошел по коридору опять в большую комнату и, подкравшись к спящим приказчикам, уложил их обоих на месте; затем в следующей комнате смертельно ранил и покупателя, думая что с тем покончено. Со дна его сундука он извлек злополучные пять тысяч и намеревался скрыться, как вдруг его взяло сомнение. Дословно его дальнейшее показание звучало так:
«Нет, Мишка, - сказал я себе, - не валяй дурака, покончи и с остальными. Ведь все они мне земляки, стало быть, и по деревне молва пойдет, да и полиции расскажут, что вот, мол, такой -то вчерась водку вместях с ними пил, и будет мне крышка».
Тогда я взял свою культяпку и прошел обратно в прихожую, а из нее сначала в одну, а потом и в другие две комнаты. Жалко было пробивать детские черепочки, да что же поделаешь? Своя рубашка ближе к телу. Расходилась рука, и пошел я пощелкивать головами, что орехами, опять же вид крови распалил меня: течет она алыми, теплыми струйками по пальцам моим, и на сердце как - то щекотно и забористо стало.
Прикончив всех, я заодно перерыл сундуки, да одна дрянь оказалась.
Кстати, переодел чистую рубаху, а свою, кровавую, пожег в печке для верности; туда же и гирьку запрятал».
Жутко было слушать исповедь этого человека - зверя, с таким спокойствием излагавшего историю своего кошмарного преступления.
В этот же день я передал Боброва судебным властям, с требованием для него бессрочной каторги.
Глава 11
Следующим днем, кончив с бумажной волокитой, я вернулся от судебных властей в контору, и застал Фёдора Михайловича на своем привычном месте. Он сиял от радости и выглядел весьма недурно, однако, правая его рука была перебинтована.
– Николай Александрович, голубчик, – принял он меня в свои объятия. – Я уже видел рапорт. Поздравляю!
– Рад видеть вас в добром здравии, Ваше высокородие, – похлопал я Купцова по спине и положил на стол вечерний номер «Петербургского листка». – Ваша слава идёт впереди вас, – сказал я с улыбкой.
– Господа газетчики не задарма едят свой хлеб, – сказал Купцов, пробежавшись
В заголовке было сказано:
«Раскрыто страшное ритуальное убийство в Минске! Слава Купцову!»
Действительно, если верить статье, радость всех евреев не только Минска, но и всего юго - западного края была безгранична.
Имя Купцова, сумевшего снять покров тайны с якобы ритуального убийства, прогремело и, надо полагать, покрылось неувядающей славой.
В Минске Фёдора Михайловича засыпали цветами. Евреи даже хотели выпрячь из коляски лошадей и везти его на себе, но Купцов этому воспротивился.
– Что вы скажете на это, Николай Александрович?
– спросил меня Купцов.
– Я думаю, Фёдор Михайлович, что газетчики сильно преуменьшили ваши заслуги.
– Да нет же, голубчик, – покачал головой Купцов, – имею ввиду ритуальные убийства в целом, как проявление...
– Что я могу ответить, Ваше высокородие?
– пожал я плечами. – Я одного взгляда на ритуальные убийства: их нет, их не может быть, ибо это идет в корне вразрез с известным отвращением иудеев к христианам. Величайший нонсенс - допускать мысль об употреблении евреями христианской крови в качестве пасхального причастия. На мой взгляд, это - одно из самых страшных наследий - пережитков средних веков, когда ликующее христианство в бешеном гонении «избранного народа» возвело на него такой безумно - ужасный извет. Это разгул изуверского фанатизма. Слова «кровь моя на вас и на детях ваших» извращены в смысле: кровь моя, великого пророка Нового учения, будет в вас и в детях ваших. Отсюда страшная легенда об употреблении христианской крови.
– Я абсолютно того же мнения, голубчик, – задумчиво кивнул Купцов, – Оттого и взялся раскрыть это страшное дело, ведь мне не ни разу ещё не приходилось принимать участия в разрешении и проверке этой проклятой загадки человеческой жизни.
– Надо полагать, Ваше высокородие, удалось это вам с лихвой, – сказал я, протягивая Купцову свежезаваренный кофий. – Как решилось дело на самом деле?
– Всё было очень просто и прозрачно, Николай Александрович, – ответил Купцов, с шумом потягивая горячий напиток. – Банальная месть, голубчик. Убийцей оказался Яков Рощин, мещанин, запутавшийся в тройной бухгалтерии комиссионера Михельсона. Только и всего. Желая ему отомстить, он придумал дьявольски зверский способ: украл у бедной вдовы девочку и, убив её по легенде ритуальных убийств, то есть варварским способом выпустив из нее всю кровь, труп её ночью подбросил в переднюю квартиры своего заклятого врага.
– Меня не перестают удивлять мотивы, толкающие людей на подобное...
– Скудоумие, невежество и чувство безнаказанности за деяния. Вот где корень всех зол, Николай Александрович. Ничего удивительного в этом нет. Таков уж, в большинстве своем человек – вершина эволюции.
– И то верно, – согласился я. – А что с рукой, Ваше высокородие?
– А! – отмахнулся Купцов. – Не смертельно.
– Расскажите, Фёдор Михайлович, прошу...
– Ваша взяла, голубчик, – сказал Купцов, поудобнее рассаживаясь в своем кресле и закуривая папироску. – Когда я напал на след негодяя, он привел меня в небольшой домик за высоким забором. Прямо возле дома Михельсона! Вы только представьте, Николай Александрович, под самым носом. Дело было ночью.