Провинциальный фотограф
Шрифт:
Дождь начался в сумерках. Сначала робко упали первые, совсем мелкие капли, больше похожие на принесенную ветром водяную пыль, потом по листьям стукнули тяжелые, как волчья дробь, небесные слезы, а там пошло сеять, разом наполнив лес монотонным шорохом. Моментально стало темнее, потянуло зябким холодом, тихо скользнувшим между стволов деревьев.
Усталые путники заторопились, словно надеялись вот-вот отыскать теплое, сухое убежище. Но вскоре ноги начали осклизаться на сырой траве и Владимиру страстно захотелось бросить
При ее вспышке Кривцов вдруг заметил нечто странно знакомое, на миг выхваченное светом из темноты обступавших их зарослей. Он даже помотал головой, убеждая себя, что такого просто не может быть! Откуда тут взяться большому кресту, какие любят ставить на обочинах дорог в Польше или Белоруссии? Ведь здесь либо Венгрия, либо Сербия.
Впрочем, везде живут христиане. Кто запретит верующим воздвигнуть у дороги распятие? Значит, рядом проложена дорога?
Оставив Марту под деревом, он почти побежал туда, где стоял крест. Если ему не померещилось, то…
Ему не померещилось. Крест оказался именно там, где он увидел его при свете вспышки молнии. Но каков этот крест! На прибитой поперек сломанного, высохшего дерева балке, был распят человек!
Пораженный увиденным, фотограф остолбенел. Потом медленно подошел ближе, пытаясь получше разглядеть страшное сооружение. Да, на импровизированном кресте висел человек – давно мертвый, уже поклеванный птицами, но казненный кем-то с первобытной жестокостью. Руки и ноги несчастного привязали крепкими веревками, а ладони и ступни босых ног прибили большими плотницкими гвоздями.
– Боже правый! – перекрестился Кривцов и, подгоняемый хлеставшими струями дождя, кинулся к оставленной им женщине. Схватил ее за руку, потащил в сторону: скорее подальше от этого страшного места!
Неожиданно лес расступился, почва под ногами стала меньше хлюпать и, при очередной вспышке молнии, Владимир увидел дом из белого камня под высокой крышей. Усадьбу окружал сложенный из таких же камней забор. Марта тоже увидела строение и пошла быстрее.
«Была не была, – решился Владимир. – Надо забиваться под крышу, иначе вконец простудимся».
Вскоре под ноги подвернулась каменистая тропка, петлявшая между кустов и упорно карабкавшаяся наверх холма, туда, где стоял дом. Но прошло еще с полчаса, прежде чем они очутились около каменной ограды.
– Предоставьте объясняться с хозяевами мне, – обернувшись, предупредил Кривцов. Ланкаш в ответ молча показала ему на сорванную с петель калитку.
Владимир посмотрел на окна, прикрытые ставнями – сквозь их щели не пробивалось ни лучика света. И сорванная калитка. Похоже, хозяев
Постучав в дверь и не услышав ответа, он толкнул ее и вошел в темную комнату первого этажа, осторожно прислушиваясь – не раздастся ли подозрительный шорох или звук взводимого курка? Но было тихо, только шелестел дождь, да уныло поскрипывала распахнутая дверь.
Поставив на пол вещи, фотограф зажег спичку и поднял ее над головой, освещая помещение. В углу лестница на второй этаж, кругом грязь, валяется пара сломанных стульев, стоит пыльный колченогий стол и чернеет давно потухший очаг. В противоположной стене еще одна дверь. Он открыл ее.
Снова все то же запустение, свален какой-то хлам в углу, под ногами битые горшки, куча прелой соломы и еще дверь, за которой оказался выход во двор, к каменному сараю у ограды. За оградой раскинулось поле или луг – не разобрать в кромешной темноте, – а дальше начинался все тот же лес.
– Пошли выше, – подув на обожженные пальцы, предложил Кривцов и первым начал подниматься по лестнице.
На втором этаже оказалось чище. В комнате стояли скамья и крепкий стол из толстых дубовых плах, а в стене было устроено некое подобие камина. В смежном помещении нашлась широкая кровать с набитым старым сеном матрасом.
– Останемся тут, – закончив осмотр, решил Владимир. – Погляжу, что в сарае и обследую погреб, а вы пока располагайтесь.
Вернулся он с большой охапкой сена, бросил его на пол, спустившись вниз, принес стулья. Вскоре в очаге запылал огонь, осветив красноватым светом каменные стены. Марта тут же устроилась поближе к камину, протянув к пламени озябшие руки, а фотограф отправился осматривать подвал.
Пока он ходил, Ланкаш успела переодеться в сухое и протирала тряпочкой маленький дамский пистолетик – никелированную игрушку с отделанной перламутром рукояткой.
– Что это? – поставив на стол небольшой бочонок и положив рядом с ним комок темной, копченой брынзы, с иронией поинтересовался Кривцов.
– А вы не видите? – с деланным удивлением ответила Марта.
– Дайте сюда, – требовательно протянул он руку.
– Нет, господин Карл. И не вздумайте настаивать.
– Ну хорошо, – не желая ссориться, нехотя уступил Владимир. – Спрячьте подальше, чтобы никто не видел. И не доставайте больше.
– Но вы же не видели? – усмехнулась она. – Хотя мы все время вместе. Вы что-то нашли поесть? О, брынза, копченая брынза! А в бочонке?
– Похоже, осталось немного вина. Мне тоже надо переодеться, – взяв свои вещи, он ушел в смежную комнату.
Сняв одежду, фотограф с кислым выражением лица осмотрел промокший пояс с деньгами. Придется просушить. И, наверное, следует по примеру Марты вычистить оружие. Переодевшись, он вышел к сидевшей у огня женщине и поставил поближе к очагу мокрые ботинки, аккуратно разложив рядом с ними деньги.