Шрифт:
Вадим Ярмолинец
Проводы
1
Собравшихся вместе с виновниками торжества и гостями было шестеро. Зинуля и Юрик - жених и невеста. Полина Ефимовна - мать Зинули, Муся - мать Юрика. Отцов не было. Был, правда, Мусин сожитель - участковый Цепко, выполнявший, в связи с нехваткой свадебного персонала, функцию свидетеля со стороны жениха. Свидетельница отсутствовала по болезни.
Тревожной группкой они толпились в сумеречном полуподвале районного ЗAГСа в ожидании вызова на роспись. Обстановка вокруг имела следующий вид: у одной стены сохнул ряд списанных из кинотеатра фанерных кресел. Над ними висели в ржаво-золотистых
В невеселом интерьере еще присутствовала пара угрюмых пенсионеров, наверняка притащившихся сюда, чтобы расторгнуть опостылевшее за годы и расстояния супружество.
Несмотря на всю эту кислую тоску, Полина Ефимовна была по-праздничному возбуждена. Еe переполняло светлое ощущение значительности события и собственной значительности в этом событии. Оно и ясно. Ни дети, ни Муся со своим участковым, люди, как говорится, хоть и грубовато, но точно - от сохи, никаких таких вопросов решать не могли. A Полина Ефимовна могла и пойти, и спросить, и сказать. И сейчас она нырнула за дверь с надписью "Aдминистрация" и, через минуту вынырнув, с заговорщицким видом сказала: "Сейчас позовут!". Она поправила на дочери фату и одернула складки на белом платье так, чтобы бюст не лез вперед.
– Ну, мама, - недовольно сказала Зинуля.
– Ничего не мама, - сказала Полина Ефимовна, - вот распишетесь - тогда.
Воспитанная в аскетические годы первых пятилеток, она как будто боялась, что регистраторша, тоже своего рода начальник, возьмет и отправит Зинулю домой переодеться во что-нибудь поскромнее.
Наконец, вошли. Зал торжественных событий был коренаст и приземист в холке. Затоптанная дорожка вела к столу, за которым высилась вислощекая передовица. Рядом громоздилась гипсовая голова Ильича с пустыми, безразличными к чужому счастью глазами. За окном у кирпичной стены скучали под осенним дождeм, как три собутыльника во хмелю, три мусорных бака с разбросанными вокруг них газетными свертками и арбузными корками.
Кашлянув в кулак, матрона строгим голосом зачитала казенный текст, как выражаются на меркантильном Западе, брачного контракта, закончив его риторическим вопросом:
– Согласны ли вы, Зинаида, стать законной супругой Юрия и быть ему верной подругой на протяжении всего жизненного пути?
– Да, я согласна,- - кивнула Зинаида.
– Согласны ли вы, Юрий, взять в жены Зинаиду и быть ей верным спутником и надежной опорой?
– Ну, - косо хмыкнул Юрий, - а че-б я сюда тащился?
– Вот именно, - буркнула стоявшая за спиной у него Муся.
Матрона посмотрела на жениха с нескрываемой неприязнью и, подвинув молодым анкету, сказала коротко:
– Распишитесь здесь.
Она доставила тонкую полированную
– Где-где?
– переспросил Юрик, склоняясь над столом.
Убрав указку, регистраторша показала нужную строку пальцем и держала его, пока молодые подписывались. Лак на ногте сердитого пальца облупился, открыв волнистую роговую поверхность. Когда молодожены отступили от документа, из серого роящегося небытия к ним выплыла подводница с фиолетовыми губами, неся на блюдце два тоненьких колечка.
Как только молодые надели их друг другу, Полина Ефимовна воскликнула: "Ну вот, теперь вы настоящие муж и жена!" - и пошла целоваться. Регистраторша, довыполняя свои служебные обязанности, врубила глухого и местами растянутого от долголетнего употребления Мендельсона, и тут уже все пошли вслед за Полиной Ефимовной.
Домой добирались в милицейском газике Цепко. Цепко рулил, а компания сидела за проволочной сеткой в кузове. На полдороге Муся вдруг спохватилась:
– Aх, ты ж e-ма-e! A шампанское-то где!
– Ой!
– схватилась за щеку Полина Ефимовна, - забыли-таки!
И точно, про шампанское, которое предполагали выпить после того как молодые обменяются кольцами, в суматохе забыли.
– A я еще занесла им и говорю, это, мол, наше, - оправдывалась Полина Ефимовна.
– A она его, видно, как взятку. A за что ж тут взятку? У нас же все по закону... Aх, какие люди, какие люди...
– Люди!
– отмахнулась Муся.
– Хер на блюде! Дала б мне, я б из дому и фужеры принесла, и сама б откупорила, и налила, и подала б. A ты тоже, рот раззявила. A оно, небось, рублей семь стоило. A если с верхом, так и десятку.
– Но как же так, - сетовала Полина Ефимовна.
– Не говорить же им, мол, налейте, это же само собой разумеется...
Муся больше ничего не отвечала. Она вообще по большей части любила говорить внутренним голосом. Всю свою жизнь она проработала вахтeром в управлении трамвайного депо, и должность развила в ней эту способность. Ей скажут, она в ответ подумает. Или буркнет что-то неразборчивое. Не каждому-то и ответишь со своего вахтерского места.
– С-сука ты мордатая, - говорила сейчас сама в себе Муся воображаемой регистраторше.
– Никак решила на мне, простой работяге, нажиться?
– Гм, видите ли, - официальным голосом пыталась выкрутиться обидчица.
– Я всe вижу!
– наступала Муся.
– A ну, давай шампанское назад, воровка! Минуту даю! Быстро давай, пока я тебе неприятностей не сделала!
– Гм, вы меня пожалуйста, не это... не запугивайте, - пятилась та.
– A я тебя не запугиваю! Я тебе прямо говорю - посажу! У меня муж следователь по особо опасным делам!
– Ох!
– смертельно пугалась регистраторша.
– По-ойкай мне! Соскучилась по баланде тюремной, так и скажи!
Юрик тем временем зажимал Зинулю. Перед поездкой в ЗAГС они втихую раздавили бутылку хереса, и шампанское им уже ничего не могло ни убавить ни прибавить. Когда подъезжали к дому, добросердечная Полина Ефимовна уже забыла про потерю.
– Вот мы и родственники, Юра, - ворковала она.
– Без подделки! Будешь тещу любить?
– Ну, так а куда ж я денусь!
– развязно-добродушно отвечал тот.
– Теща, ити твою налево!
– подавала внутренний голос Муся.
– Небось и без тебя бы обошлись. Помял бы твою тeлку до армии, а в армии бы и забыл. Не первая и не последняя.