Провокатор
Шрифт:
Оживал и человек на Посту весьма секретного Объекта. Ваня с трудом разлепил раковины глаз, и перед его мерклым взором предстал непрезентабельный скукоженный мирок, где полностью отсутствовал смысл бытия. Проще говоря, пожар похмелья бушевал в груди у горемыки, и это пламя можно было потушить только определенным горюче-смазочным материалом.
– Ой, дурно мне!
– взвыл Ванюша, шурша во рту наждачным языком.
– Нет счастья в жизни.
– Пропил ты его, бедовый, - услышал женский голос.
– А ты кто?
– искренне удивился,
– Ууу, допился!
– обиделась та.
– Люба я, Любаша. Кто клялся в любви до гробовой доски?
– И ее требовательные сильные руки взболтнули несчастного бражника.
– Не надо так, - сознательно предупредил тот.
– Я человек неожиданный.
– Это уж я поняла, - запричитала женщина.
– Вот дура-то стоеросовая! Ушла бы с приличным человеком.
– Это еще с кем?
– Да твой соподельник, что ли? Сразу видать... уважительный он, обходительный.
– Загоруйко, ага?
– Похмельно-мутноватая пелена поползла с глаз, и Ванюша увидел перед собой дощатую дверь, закрытую на амбарный замок.
Судорога надежды пробила измученные члены выпивохи. Лицевые мышцы слепились в подобие улыбки. Нетвердым, но верным шагом шагнул к заветной двери. Решительным движением скрутил косметическую преграду.
– Что ж ты, вражина, делаешь?
– закричала Любаша.
Однако вредитель уже вовсю хозяйничал в маленькой химической лаборатории. Там на столе стояли приборы, аппараты, колбы, на стене висели таблицы с формулами и портретик бородатого Д.И. Менделеева. Ваня нюхнул одну колбу, другую и наконец заметил под столиком странный аппарат, похожий на самогонный. Шланг из него опускался в бутыль литров на десять, где клубилась подозрительная свинцовая субстанция.
– Во! Профессор дает, - обрадовался сменщик, - а говорит: не употребляю, не употребляю! Сейчас мы десять капель в целительных целях.
– Ванюшечка, а может, не надо?
– высказала здравую мысль женщина. Все ж таки химия.
– Вся жопа синяя!
– мило хохотнул пьянчужка, опрокинув к лицу посудину в попытке выцедить лечебную дозу.
Тщетно - тяжелая мглистая субстанция гуляла в стеклянной оболочке, не желая ее покидать.
– Что за, мать моя, бутылка?!
– взревел Ванечка, встряхивая таинственный сосуд.
– Зараза, не идет! Ну, химия, в Бога, в душу!..
– Ой, брось ты это дело подсудное!
– всплеснула руками Любаша.
– Как? Бросить?!
– взъярился не на шутку. Но потом хохотнул: - Ха-ха, бросить! Точно! Я покажу, как издеваться над мирным человеком!
– И с этими словами, обхватив бутыль, точно бомбу, начал выбираться из домика.
– Все равно выдеру счастья! Я не я буду!
Сиреневые сумерки ниспадали с вечных небес. Багровел прощальный закат. Степь благоухала сладкой горечью полыни. Однако человеку на крыльце было не до красот божественного мироустройства. Подняв над бедовой головушкой стеклянный снаряд и такелажно крякнув, он от всей взбаламученной души
Крепкое литое стекло лопнуло, удовлетворяя оглушительным звоном вредителя. Потерев мозолистые ладони, утомленные неожиданной работой, пропойца исчез в домике. А над стеклянными сколками и металлическим брусом закипало необычное мглистое облачко. Оно быстро разрасталось, теряя плотность: становилось все больше и больше...
Наконец легкий степной ветерок колыхнул это странное газовое облако в сторону ангара. И оно поплыло туда, сливаясь с сумерками. И скоро через щели заплыло в ангар, так похожее на мифическое опасное чудовище, разбуженное человеческой беспечностью.
К сожалению, мы сами часто устраиваем себе же неприятности. Например, режем бритвой вены. И нет чтобы в горячей воде; то есть принимаешь ванну, покоишься в лазурной волне и начинаешь думать о вечности, кромсая лезвием запястья, и уходишь в мир иной быстро и безболезненно. А так - кровь сворачивается, и нет никакой возможности уйти в небо.
Девушка (пятая) всего этого не знала - и осталась мучиться жить. Я посетил ее в больнице; она, обескровленная и нежная, не обрадовалась, хотя я прибыл с букетом и фруктами. Одноклассница, как выяснилось, не любила фрукты.
– Уйди, - прошептала она.
– Почему?
– удивился я.
– Разве ты не любишь яблоки, апельсины, мандарины, груши...
– Не люблю, - подтвердила с ненавистью.
– А я люблю фрукты, - признался, - и твой минет, они напоминают мне лето.
– Н-н-ненавижу!
– нервничала.
– Лучше поработай губками и язычком, - пошутил я.
– Сделай себе и мне приятно.
– Я тебя убью... убью!..
– закричала истеричка на всю больницу.
Пришлось уйти от столь неряшливого, неприятного во всех отношениях разговора. А ведь могли покувыркаться на больничной койке, как прежде.
Прежде был мир и покой. Я ее любил, единственную и неповторимую. Я ее боготворил. Потом однажды выяснилось, она влюблена в физрука, красавчика и культуриста. Дурочка думала, что у него самый лучший и натренированный пенис, и решила попробовать его на зубок. Это она сделала в школьной раздевалке, не подозревая, что физрук поставил на нее, как на лошадь.
– Отсосет как миленькая, - сказал руководитель физкультуры.
– Спорим на ящик коньяка.
– Она честная девушка, - тешил себя очередной иллюзией.
И ошибся - пришлось покупать ящик армянского пятизвездочного напитка. Это обстоятельство меня взбесило, не люблю проигрывать, но я простил ее, похотливую сучь. Если бы не простил, быть ей в том безотказном квартете, обслуживающем моего приятеля Бо. И делала бы все, даже несмотря на камуфляжные порезы рук. Потому что, как правило, я выполняю все свои желания.
Теперь у меня (в год активного солнца) всего одно желание - не умереть. Сестричка умерла именно в такой год - год активного солнца.