Провокатор
Шрифт:
– И что он там пристроил?
– поинтересовался после телефонного смерча.
– Е'его мать!
– точно и метафорично выразился генерал.
– Что! Что! Войну мировую чуть не начал, подлец!
Разумеется, с испуга член Военного Совета во сто крат преувеличил способности моего друга к развязыванию планетарных военных действий. Позже выяснилось: война, конечно, могла случиться, но вовсе не мировая, а региональная, и даже не региональная, а так - перестрелка, и даже не перестрелка - стычка; хотя, впрочем... черт его знает.
– Как же так?
– журил я своего товарища.
–
– Я больше не буду.
– Не буду... Ты, брат, все человечество поставил на грань мировой катастрофы. Так, во всяком случае, утверждает Генштаб.
– Да-а-а?
– всхлипывал Бо.
– Ты вообще думал о нас, детях Земли?
– возмущался я.
– Что с нами было бы из-за тебя?
– Что-о-о?
– Ядерная война, вот что! Голод, холод и бесславный конец, если говорить сдержанно.
– Не виноват я, - страдал мой товарищ.
– Кто же виноват?
– Аидочка-а-а.
– Аида - эта святая женщина?
И что же выяснилось? Оказывается, необузданная гарпия посетила мужа на боевом посту №1, чтобы якобы убедиться, насколько верно супруг блюдет государственные интересы. Как она проникла сквозь сеть пропускной системы, для всех осталось тайной.
Проникнув на пост №1, ревнивица умыкнула мужа именно в тот момент, когда ему вручили сверхсверхсверхсекретный пакет для доставки на пост №2 (это соседний кабинет). С поста №1 (это соседний кабинет) исполнительный курьер удалился вместе с пакетом и женой и в назначенный час Х не прибыл на пост №2, что немедленно повлекло за собой обострение международной обстановки. Из сложного механизма военного паритета выпала звездная шестеренка, которая и застопорила поступательное движение к всеобщему разоружению и процветанию мира во всем мире. Шестеренкой оказался Бо, исправно выполняющий супружеские обязанности на пожарной лестнице Генштаба.
– Как же так?
– разводил я руками.
– Ты, бессовестный, справлял половую нужду, а весь мир, затаив дыхание...
– Не виноват я, - каялся курьер.
– А кто же виноват?
– Аидочка, она меня возжелала.
– Как?
– Воз-з-зж-ж-желала.
– Не ври. Она беременна.
– Она ошиблась.
– И что теперь? Весь мир должен расплачиваться за ваши ошибки?
– Нэ...
– Тогда не понимаю: если вы захотели делать наследника, делайте его дома.
– Дома я не могу.
– Почему?
– Дома не стоит.
– А на посту №1?
– Как штык.
– Тогда конечно, - согласился я.
– Надо пользоваться служебным положением и удобным случаем.
Однажды, когда мы были молоды и бесхитростны, то на Первое мая устроили свальный грех. Вернее, я пригласил пять одноклассниц отпраздновать Всемирный день труда - отпраздновать трудовыми подвигами в постели. Мне было интересно проверить свою физическую, скажем так, боеготовность. Тогда я еще верил, что обманул судьбу, и чувствовал себя превосходно.
Чтобы было проще управлять девичьим гремучим коллективом, я их напоил итальянским вермутом. И они упились до удобного праздничного состояния были податливы, как резиновые куклы из секс-шопа. И пока я с ними
– Я тоже хочу, я тоже хочу...
И мне пришлось устроить для него бенефис - на день Победы. Я снова пригласил маньячек на шоу-представление. И все пришли, кроме одной. У нее сдали нервы, и она сразу перерезала вены на руках, когда увидела веселые снимки, где была изображена во всей нагой красе. Она оказалась слишком стыдливой девушкой и, наверное, поэтому схватилась за бритву. А если это фотомонтаж?.. Однако девушка была честная, поняла, что ей предъявлены настоящие документы.
– Это... это такая подлость!
– сказала она.
– Не знаю, не знаю, - отвечал.
– Твое будущее - в твоих руках.
– Что тебе от меня надо?
– кричала, перекосившись от злобы и ненависти, а ведь раньше производила впечатление спокойной и уравновешенной.
Я сказал, что мне надо. Несчастная зарыдала, занервничала и пустила себе кровь. И по этой уважительной причине не отозвалась на любезное приглашение дать себя моему лучшему другу.
Остальные же ее подружки, когда вновь явились в гости, повели себя тоже очень нервно: галдели, как птицы вороны, и все норовили выцарапать мне глаза, словно не понимая, что заниматься фотолюбительством без зрения так же трудно, как кастрированному - любовью.
Чтобы успокоить разгневанную хлюпающую похоть, было выдано каждой по бутылке вермута из солнечной Италии. Юные греховодницы тут же вылакали все и принялись разоблачаться, как в стриптиз-баре Орландо. Их было четыре, прекрасных и удивительных голых фей, которые, толкаясь потертыми боками, принялись ходить по комнатам в поисках счастья. Я бы снова с удовольствием утешился меж их ног, где находились ароматные, поросшие жестким кустарником расщелины, да слово надо держать - и поэтому явил возбужденным пьяным мегерам писаного красавца Бо.
– Сделайте его счастливым, - попросил я, вспомнив Альку. Вспомнив ее, подумал: может быть, хорошо, что она умерла?
Не знаю, что солдатки любви делали с моим товарищем, но мне, сидящему на кухоньке, казалось, что в квартире совершается радикальная перепланировка с перестановкой мебели. При этом неслись такие вопли, визги, стоны, что возникало впечатление: моему счастливому другу отрывают все, что только можно оторвать.
После окончания love story я отдал одноклассницам, как договаривались, компрометирующий материал и, проводив их, оплодотворенных тварей, до порога, вернулся к Бо. Он был бездыханен и немощен, лежал ничком в вонючей клейкой луже отработанного счастья.
– Ну как, брат, еще хочешь?
– поинтересовался я.
– Нэ-э-э, - простонал.
– Больше не надо.
– А что так?
– Они... они чуть не оторвали, - пожаловался, - зубами...
И он, безусловно, прав, мой приятель: свои чувства надо сдерживать. Аида, близорукая сука, пренебрегла этим - и едва не лишила человечество жизни, а мужа хорошей работы; такая вот неприятность.
Утомленное солнце склонялось к закату и мысли о заслуженном отдыхе. Бледные фиолетовые тени неба намекали о сумерках. Природа, истомленная дневной жарынью, оживала.