Провокатор
Шрифт:
– Стоп!
– заорал я не своим голосом.
– Изыди, сатана!
– И принялся выталкивать взашей порождение догматического времени.
– Сначала изучи классиков марксизма-ленинизма, а потом учи массы.
– Я уже изучаю!
– оказывал сопротивление.
– Изучи, тогда и поговорим о текущем моменте!
– И выпер вон будущего временщика.
Странная, практически необъяснимая закономерность наблюдается: чем ниже росточком вождь, тем непредсказуемее и непристойнее события, сотрясающие нашу Богом проклятую, недееспособную,
Кто-то объяснил просто: малорослые вожди первое, что делают, подравнивают всех под себя, и поэтому летят головы с камчадальских плеч. Хотя я думаю - дело в другом: каждый гражданин республики считает за честь лишиться лишней головы ради глобальных камуфляжных идей.
Однажды, гуляя в Парке культуры и отдыха имени знаменитого пролетарского писателя, который в последний смертный час свой очень беспокоился о судьбе французских крестьян, к своим же, родным, он почему-то не выказывал никакого участия, хотя они мерли как мухи в хлебородных краях, пожирая в голодном беспамятстве собственных детей; так вот, гуляя по прекрасному парку, мы с Бо набрели на измерительные приборы, от которых я и узнал конкретный рост своего младшего брата. Его рост вполне соответствовал общероссийскому стандарту - 150 см плюс-минус два сантиметра.
По этому поводу я, помню, тогда пошутил, мол, быть тебе, брат, лидером отечества.
А теперь размышляю: почему бы и нет? У нас каждый имеет право стать тем, кем он хочет. Почему бы миропомазаннику, сыну генерала и кухарки, не стать во главе государства? Недоделанный сын уездного учителя был? Был. Сын холодного сапожника был? Был. Сын малоросского люмпен-служащего... Ну и так далее. Будет сын кухарки. Главное, чтобы звезды ему благоприятствовали. Впрочем, генеральские звезды, переходящие в маршальские, разве тому не надежная гарантия?
В х-фокусе объектива - планета Земля.
На околоземной орбите - спутник-разведчик. Он ведет секретную съемку городка в степи. Средний план: над городскими развалинами плывет чад. На проселочных дорогах потоки беженцев. Танковое соединение двигается по шоссе.
* * *
Город с высоты птичьего полета. Он шумен, многолюден, праздно-трудолюбив. Пластается в летней утренней неге.
Мимо площади, где в центре стоит, как символ тоталитарного прошлого, пустой гранитный постамент, мчатся автомобили правительственного кортежа. Прохожие провожают их обвинительно-обывательскими взглядами. В одном из авто - маршал, если судить по золотым звездам на погонах и алым лампасам на брюках.
– Да! Да! Да!
– решительно говорит по телефону.
– Уничтожить, это приказ Главнокомандующего!
Загнанное дыхание людей. Они бегут цепочкой по развалинам. За их спинами каменный обвал погони.
– За мной!
– кричит Виктория.
– В парк!
Перебежав улицу, беглецы ломятся сквозь кусты. Растительность городского парка укрывает их от преследования.
– Сюда, здесь грот!
– Виктория исчезает в невидимом со стороны
Все следуют за ней, скользя вниз на ногах (и не только на них), и попадают в тайное убежище здешней молодежи: ящики, пустые бутылки, неприличные надписи на стенах. Возбужденная последними событиями юннатка объясняет:
– Мы тут курили, когда бегали с уроков. Нас тут никто...
– И осекается от укоризненного взгляда Загоруйко.
– Что такое, Виктор Викторович?
– Курить вредно, - назидательно говорит тот.
– Впрочем, это не имеет никакого значения в предлагаемых условиях.
Все молча рассаживаются по ящикам - всем все понятно и без слов. Ванечка поднимает пустую бутылку, крутит ее, нюхает.
– Виски, - сообщает.
– Эх, маленько бы допинга, и я бы всем этим чушкам скрутил бошки...
– Лучше береги свой котелок, - предупреждает Любаша.
– Он у тебя слабый, вроде как из алюминия.
Все дружно посмеиваются. Ник проверяет видеокамеру и сообщает, что пленки осталось еще на час.
– Батюшки, снова в пекло?
– крестится Люба.
– Ни в жизнь! Я уж тута до конца света.
– А может, договоримся с болванами-то?
– Ванюша щелкает пальцами по своему щетинистому подбородку.
– Мы им ихнего духа, а они нам нашего...
– Простота - хуже воровства. Так, кажется?
– усмехается Николь.
– Ну ты, штучка заграничная!
– загорается от обиды выпивоха.
– Ты в моем городе, ты гостья, а я...
– Иван!
– строго обрывает его Загоруйко.
– Вы говорите глупости. И делаете их. Помолчите!
– И продолжает: - У меня есть мнение: за биостимулятором я иду один...
– Виктор Викторович, ни за что!
– протестует Виктория.
– Я иду один, - повторяет ученый.
– И скоро вернусь. Быть может.
– Мы идем вместе, - поднимается журналист.
– Ник!
– Профессия у меня такая, Виктор!
– Обнимает друга за плечи.
– Ты гонец за счастьем для всех, а я гонец за сенсацией. И это нас объединяет.
Николь прекрасными васильковыми глазами смотрит на мужественного соотечественника. Виктория всхлипывает, как вдова. Любаша ее утешает. Ванечка выказывает удивление:
– А я что? Один остаюсь?
– Тебе, Иван, выпадает большая честь, м-да, - проникновенно говорит Виктор Викторович.
– Ты отвечаешь за женщин. Понял? Надо свои ошибки исправлять.
– Неординарная личность ты, Ваня, - не шутит журналист, - коль такую заварушку заварил.
Запивоха с яростью заскреб немытый затылок, соображая, оскорбили его или похвалили. Потом, решив, что похвалили, отчеканил:
– Буду стараться! Чего уж там, лыком мы шиты, что ли?
Скоро над кустами взмыло облачко пыли. Двое выпали на аллею и воровато поспешили прочь. И не заметили постамента у клумбы, на котором вместо девушки с веслом (она была свергнута на землю и лежала ничком) стоял малоприметный заморыш Вождя - метр с кепкой.