Пройти по Краю Мира
Шрифт:
Рут застонала, потом сложилась пополам, и у нее началась истерика. Она сама пожелала этого, это все произошло из-за нее. Она плакала до тех пор, пока у нее не началась сухая рвота, и она чуть не потеряла сознание от гипервентиляции. Добравшись до больницы, тетушка Гал была вынуждена отвести Рут в отделение неотложной помощи. Там медсестра попыталась заставить ее дышать в бумажный пакет, который Рут выбила у нее из рук, а потом Рут сделали укол. И тогда она стала невесомой, и все заботы разом ушли из ее разума. Ей показалось, что на нее опустилось темное теплое одеяло, которое накрыло ее с головой. И в этой пустоте она слышала
Как оказалось, Лу Лин отделалась переломом плеча, трещиной в ребре и сотрясением мозга. Когда ее выписали из больницы, тетушка Гал пару дней провела у них дома, чтобы помочь с приготовлением еды и подготовкой дома к тому, чтобы Лу Лин могла управиться с ним самостоятельно. Она заново учила ее мыться и одеваться. Рут оставалась в сторонке.
— Можно я помогу? — тихим голосом спрашивала она.
И тетушка Гал поручала ей приготовить рис, помыть ванну или застелить кровать матери свежим бельем.
Все последующие дни Рут мучилась вопросом о том, сказала ли мать тетушке Гал о том, что прочитала в дневнике Рут и почему она выпрыгнула из окна. Она всматривалась в тетушкино лицо, чтобы понять, что именно она знает, анализировала каждое сказанное ею слово. Но в ее словах не чувствовалось ни гнева, ни разочарования, ни показной жалости. Лу Лин вела себя не менее странно. Она не была ни злой, ни обиженной, вместо этого в ней чувствовались какая-то грусть и надломленность. А еще казалось, что в ней чего-то не хватает, вот только чего? Любви? Беспокойства? Ее глаза были лишены блеска, как будто ей было все равно, кто с ней или что было перед ней. Казалось, что ей все было одинаково безразлично. Что это могло значить? Почему она больше не хотела ругаться?
Лу Лин принимала тарелки с рисовой кашей, которые ей приносила Рут, пила чай. Они разговаривали, но о каких-то неважных вещах, а не о том, что могло привести к спорам или недопониманию.
— Я иду в школу, — говорила Рут.
— Деньги на обед есть?
— Да. Чаю еще принести?
— Больше не надо.
Рут все время хотелось сказать матери о том, как она сожалеет и понимает, что была злой девочкой и что во всем виновата именно она. Но сделать это означало бы признать существование того, что мать явно старалась игнорировать: чудовищные слова в дневнике Рут.
Вот так они и ходили на цыпочках целыми неделями, стараясь не задеть осколки своих обид.
В свой шестнадцатый день рождения Рут вернулась из школы и обнаружила на столе свою самую любимую еду: рис в листьях лотоса с мясной начинкой и со сладкой пастой из красной фасоли. А еще китайский бисквитный торт с клубникой и взбитыми сливками.
— Не могу приготовить тебе лучше, — сказала Лу Лин.
Вся ее правая сторона все еще была на перевязи, и она ничего не могла поднимать правой рукой. Ей и так было непросто нести все эти сумки с покупками с рынка в одной только левой руке. Рут увидела в этих угощениях жест прощения.
— Мне нравится эта еда, — вежливо ответила Рут. — Здорово!
— Нет времени купить подарок, — пробормотала мать. — Но я найти кое-что, может, тебе нравиться. — Она указала на кофейный столик.
Рут медленно подошла к нему и взяла неумело упакованный в салфетку и клейкую ленту сверток. Внутри оказалась черная книга и крохотный кошелек из красного шелка, застежки
— Ух ты, ух ты, ух ты! — Рут не сводила глаз с кольца, лежавшего у нее на ладони.
— Это очень хороший нефрит, не потеряй, — предупредила мать.
— Не потеряю.
Рут примерила кольцо на средний палец, и оно оказалось для него слишком маленьким, но для безымянного пальца было в самый раз.
Наконец Рут перевела взгляд на второй подарок: книгу карманного формата в черном кожаном переплете и с красной ленточкой-закладкой.
— Ты держать задом наперед, — сказала мать и взяла книгу так, что спинка переплета оказалась сверху. Она сама перевернула первую страницу, слева направо. Книга оказалась написанной по-китайски. — Китайский Библия, — пояснила она.
Лу Лин открыла книгу там, где была заложена еще одна закладка: слегка тонированная коричневым фотография молодой китаянки.
— Это моя мать. — Голос Лу Лин звучал странно сдавленно. — Видишь? Я сделать для тебя копия.
Она достала пакетик из вощеной бумаги, в котором лежал второй такой же снимок.
Рут кивнула, чувствуя важность этого подарка для матери. Она старалась быть внимательной и не рассматривать кольцо у себя на пальце. Но невозможно было перестать представлять себе, что завтра скажут ребята в школе и как они будут ей завидовать.
— Когда маленькая девочка быть, держать Библия тут. — Лу Лин похлопала себя по груди. — Когда спать — думать о моей мать.
Рут кивнула.
— Она тогда быть красивая.
Рут видела и другие фотографии, на которых были изображены Лу Лин, тетушка Гал и их мать — Вайпо, как Рут ее называла. На тех снимках у Вайпо было одутловатое лицо с глубокими, как трещинки, морщинками и сурово поджатыми тонкими губами. Лу Лин вложила красивую фотографию обратно в Библию и протянула руку ладонью вверх.
— А теперь отдать.
— Что?
— Кольцо. Отдать.
Рут не понимала. Нехотя она вложила кольцо в ладонь Лу Лин и молча смотрела, как оно возвращается в красный шелковый кошелек.
— Некоторые вещи слишком хороший, чтобы пользоваться сейчас. Оставить на потом, сохранить дольше.
Рут хотелось закричать: «Нет! Ты не можешь так делать! Это же мой подарок на день рождения!» Но она, конечно же, ничего не сказала. Она просто продолжала стоять, пока ее мать шла к креслу, и чувствовала, как сжимается горло. Лу Лин подняла подушку, заменявшую сиденье, под которой оказалась разделочная доска. Под доской имелось небольшое пространство, куда мать положила Библию и кольцо в шелковом кошельке. Так вот где она хранила ценности!