Проза и публицистика

Федоров-Омулевский Иннокентий Васильевич

Мир бестелесный, мир бесплотный...

5

Необходимая оговорка.– Торжество в Александрийской школе и поэзия ее воспитанниц. – Будущий корреспондент моей газеты.– Г. Немирович-Данченко и румынские быки.– Современная басня

При первом знакомстве с тобой, читатель, я забыл сделать одну маленькую оговорку: мне следовало предупредить тебя, что твой покорный слуга отнюдь не намерен держаться рутинного приема своих многочисленных собратий по фельетону. Объяснимся. Дело в том, что обыденная жизнь рядом с крупными выдающимися фактами даст нам еще целую массу крайне мелких явлений, не заслуживающих, по-видимому, никакого внимания. Но так ли это, полно? Действительно ли эти

мелкие явления не стоят нашего внимания, да и можно ли вообще какой бы то ни было жизненный факт окрестить названием "мелкого"? Я так не думаю. Мне, напротив, сдается, что именно в этих-то мелких фактах общественной жизни и заключается вся ее суть. Постараюсь уяснить тебе мою мысль примером. Когда я хвораю, положим, тифозной горячкой,– это факт для меня выдающийся; но когда, вспотевши, я выпил стакан холодной воды, вызвавший у меня развитие подобной болезни,– это явление мелкое, о котором, пожалуй, мне даже не придется и вспомнить. Если такое положение для тебя ясно, то ты без труда поймешь, что я хочу сказать. А я хочу сказать, что большинство фельетонистов набрасывается именно на крупные факты, оставляя без внимания мелкие. Нет ничего мудреного, что противоположный прием далеко не угодит тебе, но я все-таки намерен следовать ему неуклонно, как только представится к тому подходящий случай. Теперь такой случай как раз налицо, и нельзя им пе воспользоваться. Вот что сообщает, между прочим, "Петербургская Газета":

"В воскресенье, 29 мая, в купеческой для девиц Александрийской школе, что при доме призрения престарелых и увечных граждан, в Ямской, близ Волковского кладбища, происходил выпуск воспитанниц, достигших 16-летнего возраста, в числе 28. После божественной литургии и напутственного молебствия в церкви дома призрения, в зале школы девиц был прочитан акт, в присутствии членов купеческой управы, Воденикова, Попова и Эзелева, после чего девицы пропели следующую "прощальную песнь":

Покидая невозвратно

Нашу пристань, наш покров,

Где нас грела благодатно

Солнца нашего любовь,

Мы со страхом на волненье

Смотрим вдаль, куда идти;

О, прими нас, Провиденье,

Будь вожатый нам в пути!

Вознесемся ж мы с молитвой к

Милосердному творцу,

С благодарною хвалою воздадим

Ему хвалу:

Ты младенческому гласу, милосердный Бог внемли!

Храни благодетелей ты наших,

Сохрани для нас их дни".

Газета прибавляет: "В публике, присутствовавшей на этом акте, многие соболезновали, что достопочтенный председатель комитета г. Новинский не осчастливил своим присутствием такое знаменательное событие Александрийской школы".

Для большинства читающей публики подобное "событие" представляет, в сущности, очень маленький факт, даже явление чуть ли не домашнее – и только. Мы, однако ж, попробуем, читатель, отнестись к нему несколько серьезно. Прежде всего, сам собою рождается вопрос: кто сочинил для "шестнадцатилетних" девиц такую нескладную и бестолковую "прощальную песнь"? Сперва, признаюсь, я погрешил было на г. Новинского: должно быть, мол, потому-то он и "не осчастливил события", что вздумал подшутить над ним юмористическими виршами. Но, по зрелом размышлении, мне пришлось выкинуть из головы эту догадку. Тогда я ударился в другую крайность: я предположил, что "с благодарною хвалою воздали хвалу" сами "шестнадцатилетние" девицы или, по крайней мере, одна из них. В таком случае мне оставалось только "со страхом на волненье смотреть вдаль" и думать: чему же учили в школе этих девиц и следовало ли торжествовать их выход из-под "покрова" в жизнь, где, конечно, они уже не будут "согреты любовью ихнего солнца" за подобное младенческое упражнение в виршах? Но в силу того, что я всегда стою на стороне молодого поколения и все его вины возлагаю на старших, мне и эту догадку хотелось бы выбросить вон. Так назовите

же нам, пожалуйста, гг. представители Александрийской школы, настоящего творца "прощальной песни", которого я считаю вполне достойным моим соперником... по юмористическому приему. Не отрицаю, что в детстве и мне случилось подносить поздравительные стишки... бабушке; но я помню также, что их тщательно, бывало, редактировали мои домашние, чтобы не сконфузить будущего веселого поэта; при том же я никогда не рискнул бы и сам читать их публично. Мы, писатели, часто удивляемся той огромной массе бездарных и нелепых стихов, какою постоянно бывает запружена любая из наших редакций; но что же в том мудреного, если иная школа, не сумев выучить своих питомцев даже толком владеть русским языком, торжественно поощряет в то же время их детское бумагомаранье. Без шуток, я нисколько не удивлюсь, когда одна из названных "шестнадцатилетних" девиц принесет к нам в редакцию свои стихи и "младенческим гласом" попросит напечатать их... О, гг. Водеников, Попов и Эзелев! не можете ли хоть вы удержать девиц от такого бесполезного моциона?

Но я постараюсь сейчас утешить вас, г-жи бывшие воспитанницы Александрийской школы: не одни вы способны являться перед публикой с чем попало,– есть у нас и такие писатели. Вы, наверно, расхохочетесь до слез, как и мой читатель, когда я познакомлю вас со следующей выдержкой из корреспонденции г. Немировича-Данченко:

"Часа через два мы были в Пьетро – новая беда, поезд только что ушел. В станционном доме помещений нет – оставайтесь под открытым небом.

– А это у вас что такое? – обращаемся мы к начальнику станции, указывая на длинный ряд товарных вагонов.

– Быков в Крайову посылаем.

– Пустых вагонов нет?

– Нет... В одном довольно свободно, два быка там – только.

– Чего же лучше... Позвольте нам поместиться с ними.

– Вы шутите... Помилуйте, какое же это общество для вас! – зарапортовался смущенный румын.

– Нет, серьезно... А общество – ничем не хуже всякого другого!..

– Да ведь вам будет неудобно.

– Это уже не ваше дело... Доедем кое-как.

– Я не знаю, как это сделать... Какую с вас плату взять... В товарные поезда мы с веса берем.

– Мы заплатим за третий класс.

Сказано, сделано. К общей потехе кондукторов, железнодорожной администрации и прислуги – маленькое общество корреспондентов русских газет поместилось в вагон с двумя быками и одним козлом, порывавшимся к нам. Мы солидно и серьезно смотрели в глаза быкам, столь же сосредоточенно и внимательно оглядывавшим нас. Взаимно представлены мы не были, и поэтому, вероятно, можно сказать, быки не решились сразу заговорить с нами. Неловкое молчание это продолжалось всю станцию. Один из нас преспокойно спал, другой, распластавшись на животе и не обращая внимания на тряску поезда, набрасывал что-то в записную книжку, третий завел с козлом род партизанской войны, к стыду человечества, окончившейся полною победою козла. Нам было очень весело. Особенно смешили нас глупо удивленные глаза быков и шовинизм козла, нет-нет да и пытавшегося боднуть четырех туристов из-за своей перекладины... Тем не менее сближения с быками не последовало..."

Не знаю, как ты, читатель, а меня просто восторг берет от этой пикантной сценки. Необходимо заметить, впрочем, что я несколько поскупился: она растянута в оригинале еще на половину столбца с лишком; но хорошенького, говорят, понемножку... Когда у меня будет своя газета, я первым долгом приглашу к себе г. Немировича-Данченко.

– Достопочтеннейший! – скажу я ему,– я только что начал издавать газету, и средства мои пока весьма ограничены. Мне нужен корреспондент... невзыскательный. Конечно, все дорожные издержки на мой счет, но... как бы это вам лучше сказать?.. но... в видах сохранения моих интересов... позвольте мне свесить вас и отправить... в одном вагоне с животными. Мне помнится, что вы нашли однажды, что подобное общество для вас "ничем не хуже всякого другого"...

И я вперед уверен, читатель, что г. Немирович-Данченко весьма охотно примет мое предложение. Но долго еще придется ждать, пока у меня будет собственная газета. Поэтому в данную минуту я хочу вознаградить моего будущего сотрудника, по крайней мере, стихами.

БЫКИ И ЛИТЕРАТОР

Современная басня

Посвящается г. Немировичу-Данченко

В вагоне как-то раз в Крайову

Везли румынских двух быков –