Проза и публицистика

Федоров-Омулевский Иннокентий Васильевич

Конечно, без коров:

Ведь всем известно, что корову

Обидеть может бык,–

Начнет еще бодаться!

Но человек к всему привык,

Так не быков ему бояться.

Сказать наверно не могу,

По этой иль другой причине –

С быками ехал (я не лгу),

Назло приличью и рутине

Какой-то путник молодой

С биноклем, с книжкой записной.

Он был, как дома, в том вагоне

И всю дорогу хохотал.

"Кто может быть сей либерал?" –

Мычали росшие в загоне

Всю жизнь румынские быки

Друг другу... на ухо, понятно:

Ведь тоже, бестиям, приятно,

Что и они не дураки...

Когда же поезд прибыл к цели –

Как ни стеснял их этикет,

Быки спросить не утерпели:

"Кто вы, таинственный сосед?" –

Я литератор! – был ответ.

Смысл этой басни очень ясен:

Широк мир божий и прекрасен –

И с легкой Данченко руки,

При точке зрения известной,

В нем могут ехать в дружбе тесной

И литератор, и быки.

Теперь... Но нет! решительно, читатель, я не в состоянии сегодня беседовать с тобою дольше: уж очень меня смех разбирает...

6

Детский канкан в "Демидовке".– Соблазнительная поза мирового судьи.– Канканирующий г. Суворин.– Франт с Невского проспекта, бьющий на улице дом.– Набожность купца Егузинского.– Каприз И. С. Тургенева

"Век просвещения, не узнаю тебя!" Эта пресловутая карамзинская фраза неотвязно вертелась у меня в голове все время, когда на днях, в Демидовой саду, я смотрел на тамошнюю сцену, где подвизались в бесшабашном канкане две девочки и два мальчика, одетые в грубо карикатурный костюм. Кому принадлежит бесчестие этого нововведения и зачем публика поощряет его своим смехом и аплодисментами? Я понимаю, что нельзя запретить взрослым вести себя неприлично,– это дело их вкуса, их невежества. Но дети заслуживают большего внимания. Если от мастерового можно требовать, чтобы он не посылал своих учеников босыми в мелочную лавку, то развитая часть посетителей сада г. Егарева имеет тем большее право потребовать от него, чтобы он не оскорблял ее вкусов подобными сценками голого цинизма. Я не из пуристов, но смею думать, что публичные увеселительные сады не должны быть школами развития грязных представлений, в особенности для подрастающего поколения. Да, читатель, эти дети канканировали с совершенством, с видимой любовью. "Что же будет дальше, когда вы вырастете?" – невольно думалось мне весь вечер. Но не станем винить их, а лучше пожалеем: гнилое яблоко зависит от подточенного гнилью дерева, и да ляжет весь стыд виденного мною канкана на матерей этих бедных малюток, на публику, не умеющую отличать смешного от неблагопристойного.

А впрочем, отчего бы и не канканировать детям, когда ныне этим все занимаются? Ведь вот даже мировой судья 13 участка принимает иногда у себя в камере соблазнительные позы... конечно, в смысле его звания. По словам "Петербургской Газеты", 6

июня, при разбирательстве какого-то гражданского дела, он, заметив, что один из тяжущихся подперся руками и встал фертом, подбоченился сам и сказал тяжущемуся: "а вы этак не стойте на суде! Так стоять на суде нельзя, а в кабаке – можно". Совершенно верно, г. судья, но где же у вас логика? Почему же другому нельзя делать того, что позволяется вам? Разве вы не понимаете, что вами сделано такое же неприличие и выказан такой же недостаток уважения к тому же суду, представителем которого вы являетесь сами? Этот маленький факт прелестно иллюстрирует наши общественные нравы и привычки. Мы все хотим учить других хорошему поведению, не умея держать самих себя благопристойно и с достоинством. Если бы тяжущемуся вздумалось пуститься вприсядку, то, вероятно, и вы, г. судья, в видах вящего назидания, последовали бы его примеру. Так, по крайней мере, выходит по общепринятой логике.

У нас, в литературном мире, тоже водятся свои комики, свои канканеры. Но единственною, несравненною знаменитостью в этом роде, бесспорно, является г. Суворин: он ежедневно откалывает такого беззастенчивого публицистического трепака, что даже глазам не верится, как это человек не краснеет за себя. Возьмем самый свежий пример. Г. Нотович чем-то не угодил в своей газете г. издателю "Нового Времени", и вот он обращается к нему с целым синодиком топорных грубостей, точь-в-точь как пуасардка парижского рынка, уличенная в несвежести своей провизии. Г. Суворин заканчивает этот бранный синодик следующими словами: "Оказывается, что г. Нотович принадлежит к числу тех евреев, которых следует убеждать не словами, а другим более чувствительным способом, или в случае отвращения от такой расправы – судом". Позвольте вас спросить, г. издатель "Нового Времени", каким же это таким "чувствительным способом"? – уж не тем ли, каким грозили, однажды вам самим? И это вам не стыдно хвастаться, что вы лучше умеете владеть палкой или кулаками, чем пером? О, публицист, похваляющийся способностью тащить в суд другого публициста! – не есть ли это последнее слово бесстыдного литературного канкана? Так и хочется посоветовать: при, дескать, при его в участок, бунтарь! Я непременно наградил бы вас сегодня стихами, если б не боялся, что вы и меня притянете к суду. Стыдитесь!

По наклонности давать знать о себе не иначе, как "чувствительным способом", у г. издателя "Нового Времени" нашелся достойный соперник в лице некоего потомственного почетного гражданина Осокина, приговоренного недавно судом за такую наклонность к аресту на один месяц. "Петербургская Газета" передает этот случай так: при переезде Невского проспекта некоею г-жою Югановой к ней подошел какой-то франт из числа стоявшей там около какого-то экипажа компании молодых людей и схватил г-жу Юганову за руку, а когда та вырвалась и крикнула извозчику ехать скорее, то франт размахнулся бывшею у него палкой и "вытянул" ею по спине даму. Как это тебе покажется, читатель? Каков этот мелкий фактик из наших повседневных общественных нравов? Человек ни с того ни с сего бьет на улице палкой незнакомую даму – и это днем, на самой людной улице столицы! Но я не решусь обвинять слишком строго потомственного почетного гражданина Осокина: у кого же ему и учиться, как не у родных публицистов?

Нам все грозит опасностью, читатель:

На улицах грозит паденьем дом,

На Невском угрожает даже днем

Торцовой мостовой его топтатель,

В редакции – зазнавшийся издатель,

Сопернику грозящий кулаком...

Вот и извольте тут писать веселые фельетоны! Повторяю еще раз то, что высказал в прошлой беседе: не в крупных, а вот именно в таких мелких явлениях обыденной действительности надо искать разгадки нашего общественного строя или, вернее сказать, неустройства...