Проза и публицистика

Федоров-Омулевский Иннокентий Васильевич

II

Письмо в газету "Наш Век"

Оставляя вздор и хлам

Разный без вниманья,

Извиняюсь я, что Вам

Шлю сие посланье.

Я с Сувориным самим

Не сказал ни слова...

Правда, вел я дело с ним,

Но чрез Лихачева.

А того предупредил

Даже я в избытке:

"Если б я вам повредил –

Вычтите убытки".

  Ив. Тургенев

III

Еще письмо в газету "Наш Век"

Простите, что я бомбардирую Вас,

Но я тут совсем ни при чем:

Опять я затронут нелепо сейчас

В суворинском "Времени" том.

Толкуют, что будто могу я писать

На двух языках. Никогда!

Ведь это, по-моему, прямо сказать,

Что мне самобытность чужда.

Немало я брани печатной встречал,

Был солон порою урок;

Но если я что за обиду считал,

Так именно этот упрек.

Спешу заявить и покорно прошу

Уведомить милый мой край:

Я только по-русски, по-русски пишу; –

И с этим бог справиться дай!

  Ив. Тургенев

Не правда ли, читатель, что в такой форме письма значительно выиграют? Другой вопрос – насколько вся эта домашняя переписка, будь она стихотворная или прозаическая, может интересовать публику. Но уж если ее непременно хотят пичкать этой перепиской, то, по-моему, стихи будут удобосваримее. Во всяком случае, так как нынче век промышленный, я нисколько не стесняюсь предложить на первый раз редакциям собственные услуги... конечно, за умеренное вознаграждение.

3

Обрушившийся дом.– Нравственное падение г. Утина.– Мой странный сон по поводу специальных корреспондентов наших газет.– География "Нового Времени".– Курьезное пожертвование.– Студент Иваницкий.– Некролог В. А. Владимирского

Теперь надо ходить по петербургским улицам и беспрестанно озираться, как бы не раздавила тебя какая-нибудь обрушившаяся шальная стена вновь выстроенного дома. Я даже стал ходить эти дни не по тротуару, а по средине улицы,– все, думаю, как-то безопаснее. Дело в том, что на днях провалились две стены каменного трехэтажного дома купца Абдалова, выстроившего его три года тому назад на Песках. Рассказывают, что по настоянию полиции дом этот был недавно освидетельствован архитекторами, которые нашли его крепким и удобным. Нечего сказать, хорошо "удобство" быть раздавленным! Жильцы не пострадали только благодаря случайности. Отчего же, спрашивается, "крепкий" дом провалился? Поэтически это можно объяснить очень просто и не в ущерб репутации гг. архитекторов:

На Песках, от сотрясенья,

Провалился дом один –

Потому... что очень сильно

Бомбардируют Виддин.

Однако я желал бы лучше, для блага публики, чтобы репутация этих господ провалилась вместе с обрушившимися стенами, как провалилась, при одном недавнем процессе, нравственная физиономия г. присяжного поверенного Утина, стоически доказывавшего, что гласность для банковых операций – дело неподходящее. Надобно не питать ни малейшего уважения

к своему адвокатскому званию, чтобы дерзнуть отстаивать, но краснея, такую неблагодарную и неблаговидную задачу... даже помимо большого вознаграждения. А, впрочем,

Иметь приятно совесть... но

В наш век "погони за наживой"

Стыдиться мысли, речи лживой

Немногим избранным дано.

К числу этих немногих избранных, очевидно, не может быть причислен и г. Полетика, подвизавшийся, как известно, против г. Высоцкого в одном из заседаний общества для содействия русской промышленности и торговле, хотя он и сделал в своей речи великие открытия, что "начала банковского дела ложные, почва скверная", что "частные злоупотребления тут ни при чем", что "обличения теперь не помогут" и проч. Словом, г. Полетика тоже хотел доказать, как и названный мною адвокат, что операций банка проверять не следует и что гласность тут не поможет. Когда я буду допущен к сундуку с общественными деньгами, для производства над ними различных операций, то полагаю, что начну ораторствовать и сам на такую же резонную тему.

На днях, читатель, я сам не мог воздержаться... от некоторого соблазна. Мне приснилось, что редакция "Живописного Обозрения" отправляет меня своим специальным корреспондентом на театр военных действий. Как ни уверял я во сне почтенного редактора, что я к такому серьезному делу неспособен, но он не хотел ничего слышать, не принимал никаких отговорок и только твердил:

– Поезжайте, поезжайте. Это дело решенное. Затрудняться тут нечем: не боги горшки обжигают. Попривыкните – и все пойдет как по маслу. Главное – побольше поэзии, побольше обстоятельных описаний всех этих мазанок, кокетливо приютившихся на южной земле... само собой разумеется, хорошеньких глазок румынских женщин...

– Но, позвольте...– остановил я его,– г. Каразин...

– Что ж такое, батюшка, г. Каразин? – пылко возразил он.– Прекрасно пишет. Конечно, от его писем не пахнет порохом, как это сплошь да рядом встречается у военных корреспондентов других наций; но зато... посмотрите, сколько поэзии! Он даже телеграммы умеет поэтизировать...

И редактор поспешно сунул мне в руку один из номеров "Нового Времени".

– Однако...– снова остановил я его,– г. Боборыкин...

– Да! вот вам живой пример,– быстро воскликнул он: – сидит человек в Вене, "только и дела делает, что ходит и лежит, читает, по возможности, меньше", разносит книги по поручению знакомых – и все это подробно описывает, ведь "Наш Век" находит его же, вероятно, очень занимательным...

Чувствуя, что начинаю сдаваться, я еще раз попытался было остановить почтенного редактора:

– Позвольте... гг. Максимов, Буренин...

– Гм! Максимов...– замялся он несколько.– Ну, этот любит больше описывать "пьяных солдатиков". Так, впрочем, что же? Ведь и это интересно-с; ведь надо же и эту сторону русского человека осветить. Да, наконец, у каждого имеется своя специальная струнка-с. Что же касается г. Буренина, то пример его может послужить вам лучшим ободрением: он даже прямо заявил, что выехал "с легким сердцем". Нечего затрудняться и вам.