Прозрение. Том 2
Шрифт:
— С метаболизмом такого рода я уже сталкивался, — кивнул доктор. — Хотя мне до сих пор не всё в нём понятно. И ещё менее понятно, что у тебя в голове. Считается, что у имперцев вообще не развиты подполя мозга, работу которых я наблюдаю. Если это в рамках общей изменчивости — то мы плохо знаем имперцев, если же… — он замялся.
— Считаешь меня мутантом?
— Когда в Содружестве боялись мутаций? Да и не в этом соль. Между прочим, при передаче наследственной информации от родителей к ребёнку возникает в
— Если меня нашинковать мелко-мелко? — рассмеялся я.
— Мы достаточно оснащены здесь, чтобы не резать. Мне было бы любопытно послойное сканирование мозга. Это очень нудная процедура, но, согласись, не у каждого есть шанс остаться в атласах.
— Я подумаю. А ты подумай над выпиской. Может, сторгуемся.
— Когда твоё состояние удастся хотя бы стабилизировать, тогда и поговорим. Пока я просто не могу тебя выписать. Ты же свалишься где-нибудь по дороге, а виноват буду я.
Он поднялся.
— А по отравлению новая информация есть? — спросил я на всякий случай.
Накопай доктор хоть что-то, он бы похвастался сам.
— Есть одна сумасшедшая гипотеза, — Есвец глянул через плечо во двор, но Дерена, разумеется, не увидел. — А что если ты сам себя травишь?
— Это как? — Ему опять удалось меня удивить.
— Допустим, иммунитет пытается убить организм, а потом сам же борется с последствиями этой атаки.
— Амар, я не медик, но мне кажется, что так не бывает.
— Всё бывает на этом свете.
— Ну, тогда тем более отпусти меня, а? Тут не лечить надо, наверно, а мастера какого-нибудь? Может, мне на Грану слетать?
— Вот-вот, — сказал он. — И пилот твой, опять же…
— Дерен? А что с ним?
— Ну, если того, кто лазит в окно, зовут Дерен…
Я кивнул.
— То, что он делает — психосоматика, — пояснил доктор. — И от отравления такое не помогает. А тебе — помогает.
Вошла ночная сестра, и доктор Есвец направился к дверям. Обернулся:
— Я подумаю, что можно сделать, — перешёл он на официальный тон.
Пришлось ответить такой же формальной благодарностью.
— Ты, поди-ка, в город у него просился? — неожиданно благодушно проворковала ночная сестра, когда дверь за доктором закрылась.
Я едва не вздрогнул: привык уже, что эта леди — молчит как дерево под окном.
Ночная сестра оставалась последним бастионом, не павшим перед обаянием Дерена. От безделья он обхаживал персонал. В результате меня здесь уже чуть ли не на руках носили.
Это
В основе сознания Дерена, как и у меня, и у многих из экипажа, и тем более из храма, имелся некий стержень правильности понимания мира.
У каждого из нас есть своё понимание мира. А вот «сила» этого понимания — разная.
Когда я попал в клинику, я был для персонала неким имперским бандитом. Таково было их понимание меня.
Но вклинился Дерен и привнёс своё понимание моей роли на Юге Галактики.
Это понимание постепенно прогибало чужое, и через неделю я стал для обслуги клиники неким условным ветераном-героем, надеждой Содружества и вообще кем-то очень нужным, симпатичным и ценным.
У персонала не хватало воли сопротивляться миропониманию Дерена. Он их вроде и не пытался перетянуть на свою сторону, только удивлённо вскидывал глаза, улыбался в ответ на нелепые формулировки, отвечал на вопросы. И тихонько изменял их мир под себя.
Чужие мнения обо мне на него влияния не оказывали, а вот сам он был для местных похуже вируса.
Наверное, Глен проделал то же с самим лейтенантом, только не за неделю, а в пару минут. И это оказалось не безболезненно для него.
Дерен, этот хитрый полосатый керпи, и на корабле подмял под себя большую часть команды. Он не привык, чтобы его насиловали таким извращённым способом. Боюсь, он был прав, признавшись, что физическое насилие перенёс бы легче.
Я улыбнулся, и ночная сестра тоже заулыбалась умильно.
Она была одной из многочисленных джангарских сектанток, посвятивших себя уходу за больными.
Было ей далеко за восемьдесят. Морщинистое лицо носило следы полусведённой татуировки. Наверное, работая в госпитале, моя сестричка отмаливала грехи молодости.
Я думал, её молчание — часть религиозного обета, а оказалось, что она тихо презирала меня все эти дни.
Ответил, стараясь попасть в тон:
— Да хотя бы и в город.
— Оно и так, — мелко закивала сестра. — Столько деточек, как голубочков божиих слетится завтра со всех миров к нам на праздник. Грех не увидеть.
О-па. Завтра, что ли, день колонизации? Да нет, с чего бы вдруг? Что-то местное? Праздник какой-то?
— Так не пускает ваш Есвец, — шутливо пожаловался я.
— Не хорошо это он, — поджала губы сестра.
— Может, хоть вы бы за меня заступились? — брякнул машинально.
Женщина испуганно хлопнула татуированными веками в изреженной поросли белёсых ресниц.
Ах, какие ресницы были у Даньки… А грудки какие… Маленькие, в ладонь, как у Лиины, но не остренькие…
Я дёрнулся внутренне от накативших воспоминаний и понял вдруг, что о Лиине всуе не могу даже думать. Я с ней словно бы не сексом занимался — молился.