Прозрение. Том 2
Шрифт:
Мы обнялись.
— Грата у вас такая — воспитывать неудачливых наследников дома Аметиста, –усмехнулся Дерен.
— Ну, может, хоть из Эберхарда что-нибудь путнее выйдет? Мы же старались?
— А вы хотите, чтоб вышло?
Я кивнул и прикрыл глаза, вспоминая. Мне было мучительно жалко Энека. Моего самого первого эрцога и просто нормального парня.
Выдержал бы я этот цирк, окажись он мерзавцем?
Дерен был прав — грата. Мне дали ровно того претендента, которого я тогда смог понять и спасти. Вели по ступенькам.
И тогда ничего бы этого не было. Ни Дерена, который укрылся в моей тени, ни наследника, вытащенного оттуда, откуда никто больше не смог бы его вытащить.
— В тени, — повторил Дерен.
— По губам прочитал?
— Ага. Учитесь думать, не двигая мышцами.
— Зачем?
— Пригодится. Я верю, что мы уцелеем. Я летать хочу, капитан. Просто летать. Без войны и игры в наследников.
История сороковая. «Душа и тени»
Открытый космос. «Персефона»
И чего я вдруг взъелся на инспектора Джастина? Ну, хатт…
Домато же не боялся? А с Элиером мы даже почти дружили.
Правда, в Домато я сразу ощутил что-то нездешнее, и он не пытался развеять мои сомнения. Инспектор же втёрся в доверие, а потом…
Вдох, выдох. Нулевой результат.
Заблокировать дверь, нажать на пульте «капитана не беспокоить».
Так… Ноги на ширине плеч.
Тело.
Сначала нужно качнуться на пятках и определить точку физического равновесия. Чуть согнуть колени, встать максимально устойчиво, чтобы не бояться неожиданного толчка.
Теперь, оставаясь в устойчивой позе, нужно качнуть «сознание» — психический образ своего «я», выбивая себя из физического равновесия, пытаясь сбить с реальных ног.
Учили же в храме? Значит, потенциально должно получиться.
Трудность в том, что образ «я» в моей голове не равен реальному телу из мяса. Зато я могу не только представить его, но и ощутить.
А потом качнуть его мысленно. Словно через вертикаль моего тела проходит отвес гигантского маятника.
Я пропускаю маятник сквозь себя. Он раскачивается и захватывает сознание.
Это тяжело, меня начинает тошнить, как при перегрузках.
Но торопиться нельзя.
Теперь нужно найти точку равновесия образа тела. Она выше центра физического равновесия и лежит, как правило, на высоте сердца, но правее середины грудной кости. На палец или на два.
Вот только у меня точка равновесия сознания давно уже на ладонь левее, чем ей положено. Почти над сердцем.
И это мне уже не больно и не страшно, как бывало поначалу во время случайных её соскальзываний.
Я привык к «левому» миру. И химеры практичного мира «правшей» уже не играют мной в свои игры.
Статус, самая страшная из них, вызывает лишь хмурое раздражение.
Бог Статус, заставляющий
Нелепая в своей роскоши одежда, ненужные вещи, делающие двуногое больным и праздным, неполезная еда, тошнотворное окружение из таких же статусозависимых, инкрустированное оружие, тупые ординарцы…
Я счастлив не иметь положенных мне по чину почестей, прихлебателей и слуг.
Можешь считать, что я сумасшедший. Меня не волнует то, что волнует тебя.
Мир я вижу иначе. Потому что тот угол, под которым ты видишь реальный мир, диктуется только твоим восприятием, а восприятие — напрямую зависит от развитости сознания.
Маркер этой развитости — точка равновесия, которую я сейчас ищу.
Её движение изменяет восприятие реального, но нужна она мне сейчас лишь как место приложения силы.
Я не хочу ничего менять в себе. Я хочу «качнуть» сознание, освежить его сцепки с нитями и тенями, глубже ощутить то, что я есть.
Если центр равновесия сознания сильно смещён относительно грудины влево или вправо, сознание перекашивает.
Если вправо — перед нами тот, кто готов изменять мир и себя уже ради самого изменения, течь, как песок сквозь пальцы. Это путь учёных.
Влево — и ты поклонник самобытия каждой пылинки. Веер, раскрытый ветром интуиции.
Вправо — числа и линии, влево — предчувствия и связи. Но, как и в зеркале, жизнь будет вправо, а влево — смерть.
Не ходи за мной.
Обычный человек — глух и к миру мёртвых, и к миру живых связей. Он слышит только себя.
Влево ему больно от чуткости к живому, вправо — он теряет социальный облик.
Теперь осторожно.
Вытягиваю восприятие из стазиса, раскачиваю точку истинного равновесия, превращая сознание в маятник.
Сначала, на паузе дыхания, собираюсь в едином усилии, чтобы сместить проекцию точки назад и устремиться вперёд вместе с выдохом.
Странное и страшное усилие, пьющее сердечные токи.
Всё в груди замирает, тянет запоздалой болью, но инерция уже гонит маятник.
И… ещё раз. Назад, выдох… И уже легче.
Амплитуда растёт, сознание расширяется, «я» покидаю корабль, выплёскиваясь в пространство. Раскачиваюсь, сливаясь с ним.
В эти минуты я — это и есть Вселенная.
Маятник бросает «меня» в бездну вакуума. Дыхание становится поверхностным: миг, и я уже не понимаю, дышу ли вообще?
«Персефона» вибрирует, готовая нестись вместе со мной. Это моё изменившееся личное время выливается в реал предстартовой дрожью.
Скоро, девочка, скоро. Пространство не может быть пределом для сознания. Все пределы лежат внутри нас.
Кьясна. По дороге к архиву
— Да, господин инспектор, обязательно, господин инспектор, — отвечаю на автомате.