Пряди о Боре Законнике
Шрифт:
Наверное, — думалось мне, — она просто опасается сказать это вслух, как будто её слова тут же мигом сбудутся. Как это бывало не раз, и не два…
— Я никогда тебя не спрашивал. Скажи… кто у нас будет: мальчик или девочка?
Стояна вздрогнула. Она нервно потёрла кисть руки и отчего поинтересовалась тем, где я сегодня собираюсь поработать.
— Сегодня не стану никому помогать, — сказал я Стояне. — Меня вчера звали на Седое озеро…Там надо было помочь… Но сегодня я хочу побыть с тобой.
Говорил, как оправдывался. Даже противно стало.
Девчушка
— Тебе сейчас надо бы побыть одному, — решительным тоном сообщила девчушка, не оборачиваясь ко мне. Но я всё же услышал в её голосе тоненькие «колокольчики» тревоги. — Разобраться… во всём. Я вижу, как ты в последнее время измучился… Не возражай! Это так!
— Но… но…
— Одному! — решительно повторила Стояна. Она обернулась и пристально посмотрела в глаза.
Такого ей ещё не приходилось видеть. Бор боялся. В его глазах отчетливо просматривался страх… Его каменное лицо, всегда выражающее уверенность и спокойствие, вдруг стало каким-то… детским, что ли. Как у напроказившего мальчугана. Секунда и он позовёт маму…
Я проглотил горечь и не смог сформулировать ни одной мысли.
Дышать было трудно. Как будто в груди спрятался огромнейший камень.
Что со мной? О, боги, что происходит?
— Люди, да и все существа, даже если они любят друг друга, — продолжала говорить Стояна, — нехотя причиняют боль близким. Даже камни соприкасаясь — трутся, стирают части самих себя, части других камней. В результате они… мы становимся иными.
Её голос был мягким, успокаивающим. Как будто она понимала моё смятение.
— По-другому ведь нельзя? — осторожно спросил я, поднимая глаза.
— Нельзя, — Стояна замерла. — Когда в тебе живут… «разные люди»… надо найти меж ними… гармонию. А «война» лишь всё усугубит. Вот почему тебе стоит сейчас побыть одному.
Снова «комок». Неужели я какой-то изгой? Неужели никому не нужен? Неужели вверх над моим сознанием начинает брать «дракон»?
О, Тенсес! Дай мне сил… дай терпения…
— Ты меня гонишь? — сухо спросил я, облизывая губы.
— Отпускаю… Иди… не медли…
Некоторое время мы молчали. Я сосредоточенно глядел на огонь, Стояна занялась домашними делами. Прошло около получаса, когда моё сознание, наконец, приняло решение последовать совету жены.
Улочки полусонного города встречали меня обыденно: одинаковые ряды круглых пузатых домиков, низ которых был окрашен так называемыми «варёными красками». В основном тут преобладали бордовые, коричневые да тёмно-синие цвета. Из специальных отверстий в чешуйчатых крышах неторопливо поднимаются сизые струи дыма. Вокруг каждого жилища скромный участочек земли, огороженный низкой каменной кладкой… Кстати, сей заборчик искони не присущ гибберлингскому народцу. Подобное новшество, скорее, дань времени, ведь жизнь в городках теперь начинала принимать новомодные тенденции. Общинный строй выходил на иной уровень. Появлялось нескрываемое собстничество.
На порогах домов кое-где виднелись хозяева, которые
Гибберлинги — существа открытые, разговорчивые. Встречаются, правда, отдельные типы, но они больше исключение, чем правило.
Сегодня стояло погожее утро. По лазоревому небу ползли серые облака.
Я вышел на неширокую, но ровную Моховую улицу. Она шла с юга на север, круто поднимаясь вверх и заканчиваясь земляной площадкой на Малой горке, с которой открывался вид на далёкое Седое озеро.
Мысли были пустыми. Мне просто именно сейчас не хотелось ни о чем ни думать, ни гадать, ни даже рассуждать. Лишь идти по вот этому домашнему уютному городку.
Надо признаться самому себе, что я действительно принял гибберлингский уклад жизни. Единственное, чего не хватало — такой же открытости, как у них. Всю эту зиму я старательно выдавливал из себя сверра. Работал в лавках и Великом Холле, помогал рыбакам, охотникам и даже мастеровым, участвовал в общинных делах. При этом ни разу не взялся за меч.
Казалось бы — могу, если захочу. Но… но я давно убедился, что в жизни всегда есть место для неких «но».
Вот и Малая горка. Ровная утоптанная площадка размером саженей пятьдесят на пятьдесят. Отсюда прекрасный вид.
Я сел на старую колоду, предварительно струсив рыхлый снег. Втянул носом морозную свежесть сегодняшнего утра, и долго-долго вот так сидел, глядя вдаль и думая обо всём сразу: о будущем нелёгком походе на Нордхейм; о рождении ребёнка; о том, что надо бы всё-таки вернуться к Голубому озеру, и восстановить хижину… Неплохо было бы попробовать заняться бортничеством. Коли дело пойдёт, то и хорошо! А ещё… и ещё…
Мыслей было так много, что они стали мне казаться бесконечной цепью. Вот только чем дальше эта цепь тянулась, тем реальнее становились ситуация.
Ну, какой из меня бортник? Какой мастеровой? Бор, да не смеши ты людей! Это как волка сделать дворовым псом.
А с другой стороны — в чём ты видишь своё будущее? Не забывай, что у тебя жена, а скоро родится ребёнок! Тебе о них надо думать. Плюнуть на собственное тщеславие, на эгоизм. Стереть все острые углы…
Но ведь тот «камень», о котором говорила Стояна, всё одно остаётся «камнем». Сути не изменить, даже сотри ты хоть сотню его острых уголков.
Ну, вот и всё. Цепь рассуждений оборвалась. Я забрался в тупик… Впервые или нет, но мне действительно было не ясно, что же теперь делать.
Ноги сами собой встали. Я тяжело дышал, как будто после долгого бега.
Что делать? Что теперь делать? — вопрос бился головой о глухую стену. И я пошел, куда глаза глядят.
Брёл и глядел по сторонам, а сам толком не соображал, куда податься. Разве что напиться?
Только подумал, глядь, а ноги сами уже подходили к Великому Холлу. На пороге виднелась знакомая фигура Торна Заики. Как собутыльник он в принципе не плох, но вот согласится ли?