Пряди о Боре Законнике
Шрифт:
Я разбил лагерь у подножия тропы. Тут было затишно. Ночной ветер сейчас вовсю гулял на равнине. Он яростно кидался на ледяные пики, словно опробывая их крепость. Такова его природа…
Н-да, — я влез в шатёр, где уже потрескивала пламя на заговорённой стреле. — Такова его природа… А моя? Почему мы лучше знаем про других, но так мало о себе? Или, может, нам кажется, что мы знаем? Конечно, кажется… Как иначе?
Интересно, а сможет ли кто-то честно ответить на вопросы: «Кем я был?» и «Кем стал?» Встать перед самим собой и отчитаться о проделанном пути. Вот будет потеха!
Смешно тебе, Бор? — Да нет, братец! Горько!
Отчего прошлое кажется лучшим временем? Откуда эта тоска? Заглушить бы этот внутренний голос… этот странный внутренний голос… Сколько я нахожусь на этой Новой Земле и всё не могу избавиться от ощущения, что кто-то со мной говорит. Может, зовёт? Наверное, отсюда и та тоска.
От этих разговоров с самим собой можно и с ума сойти, — я устало прикрыл глаза. — Надо спать. Завтра трудное восхождение… Да и мало ещё чего попадётся на пути. Отдохни, Бор…
3
…В чём я видел своё будущее?
Вот взять гибберлингов. Весёлые, в большинстве своём добродушные, трудолюбивые и компанейские существа. Многие не чураются никакой работы — тяжёлой, нудной, грязной, изнурительной… В общем никакой работы! И здешняя земля, не смотря на свою скудость, всё же отвечает гибберлингам с лихвой.
В принципе, я тоже много чего умею. Но что греха таить — делаю это с некоторой долей отвращения. Почти всю зиму мне довелось наниматься и к купцам в лавку, где батрачил грузчиком, и к рыбакам, починяя их сети, снасти да прочее, и ходить с лесорубами, изрядно махать топором. Всё не от того, что мы со Стояной были в нужде. Таковы обычаи гибберлингов. У них все дела свершаются общинно, и лениться да бездельничать считалось дурным тоном.
Но истинное своё предназначение я в подобном образе жизни не видел. Признаюсь, что стал скучать и чуть отлынивать от работ. А ещё мне не раз вспоминалась осень на Мохнатом острове, битвы с медвеухими, трудные походы и ночёвки в шатрах. Вот было времечко! А сейчас? — Скука. Она хуже всего…
Это какой-то капкан. Ловушка.
О, Сарн! Чего мне не хватает? Что со мной?..
Всё это время мы ели молча, занятые своими собственными мыслями. У меня вдруг появилось такое ощущение, что я и Стояна просто незнакомцы, которые случайно присели за стол.
Но вот кончился обед. Было решено выйти на прогулку, затеялся лёгкий разговор ни о чём. Тоска стала сама собой развеиваться.
На дворе была уже середина месячника святого Плама Гневного, период частых метелей и сильных морозов. Зима, эта сердитая седая старуха, словно и не собиралась уходить. Она каждодневно сыпала снегом, да столько, что гибберлинги не успевали расчищать улочки.
— Знать лето будет дождливое, — бурчали всезнающие старики.
Стояна шла, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Она говорила о всяких пустяках, я только поддакивал, вертя головой по сторонам, а сам думал… даже не знаю о чём. Скорее, о всём сразу.
И тут всё внимание занял один весьма назойливый вопрос: «Люблю ли я Стояну?»
Действительно! — я даже обернулся к своей суженой.
Тут мне стало стыдно, что я сужу о любви по внешней красоте своей избранницы. И в тайне сравниваю её с Заей и Рутой. Это не честно! Неправильно!
Да, пусть мы со Стояной разные во взглядах, отношениях к событиям. Но ведь было что-то же, и оно свело нас вместе! Было! Но что? Почему же не могу вспомнить?
О, Сарн, боже ж ты мой! Какая же мне в голову лезет чепуха!
Я закрыл на секунду глаза и увидел перед внутренним взором Стояну. Нежное личико, улыбающиеся губки, томный взгляд… Глаза тут же открылись, и я вновь повернул голову к друидке.
— Что? — удивлённо спросила она, прерывая свой рассказ.
Сегодня было относительно тепло. Небо затянуло тёмными тучами, которые периодически сыпали пушистым снегом, осторожно опускающимся на землю. И сейчас снежинки тихо падали на волосы Стояны, но при этом сразу не таяли, а образовывали некую белую шапочку.
Я, молча, пожирал глазами Молчанову. Та густо покраснела и потупила взор.
Надо признать, что мы с ней, как никак, близкие люди. И этого не отменить. У нас нежные, доверительные отношения. И мало того — у нас будет общий ребёнок.
Кстати, Бор! — поймал я сам себя. — Ребёнок!
— Почему ты так смотришь? — послышался голос Стояны.
Я вышел из оцепенения и улыбнулся.
— Хочу понять, — отвечал ей. — Хочу понять… отчего я так тебя люблю?
Стояна смутилась и сжалась в комок. Лицо её стало пунцовым, будто тёртая свекла. Она обхватила свой животик руками, уставилась в землю.
Тут вдруг вспомнилась недавняя встреча у Фродди дома, куда я завёл привычку частенько наведываться. Надо сказать, Старейшина пока с отправкой меня на Нордхейм не торопил. Но когда мы вновь встретились с ним, то он отчего-то тут же завел разговор на сию тему.
— Когда? — задал прямой вопрос Фродди. — Зима кончается…
— Отправляться туда в это время подобно смертоубийству. Вы же понимаете.
— Ждёшь, пока Стояна родит?
Действительно. Ведь это так. Не могу заставить себя вновь уйти. Не могу бросить… Да, верное слово — бросить!
— Ты меняешься, — не понятно о чём тогда сказал Старейшина, поглаживая огонёк. — Взрослеешь…
Именно сейчас мне вдруг стало ясно, что я меняюсь. То, что принималось мной лишь привязанностью к Стояне, было ничем иным, как той самой любовью. И слов к описанию тех чувств, что зародились в душе, просто не было.
Хотя… хотя вру! То, что со мной происходило, можно было описать. По своему, конечно, но всё же можно.
Такое ощущение, что до сего момента я как бы находился внутри некого глиняного сосуда. Глухие стены, ограниченное пространство… как результат — и ограниченные возможности. Сверху в жерло неуклонно затекает вода. И чтобы не утонуть в ней, мне приходиться постоянно поддерживать себя на плаву. Но, в конце концов, наступает такой период, когда волей-неволей, ты оказываешься наверху… То бишь выбираешься из этого самого сосуда. И теперь твои возможности становятся гораздо шире.