Пряди о Боре Законнике
Шрифт:
Я почувствовал, как забурлила кровь. Дышать стало трудно.
Что значит «не забывайся»? Они просто не хотят видеть того, в чём сами виноваты…
— В мои времена… у нас… у нас в отряде все подчинялись своему командиру, которого сами и выбирали, — сказал я, сжимая кулаки. — Никто ничего не делал без приказа… Никто не позволял себе лишнего, хотя право голоса имел каждый. Однако, поступали всегда так, как велел командир…
— В твои времена? У вас? Это на Ингосе?
— Хотя бы и там! — огрызнулся я.
— Ну, про традиции
— Верно, — сквозь зубы процедил я.
В старые времена на Ингосе был «иной» взгляд на дозорные отряды. Их действительно прозывали «волчьими стаями». В одной из таких и служил Сверр… одна из таких и не пропустила авангард имперских ратников на аллод.
— Да, там царил жёсткий порядок! За его нарушение было не менее жёсткое наказание. Но все окупалось с лихвой! Как говорил мой командир, Гуннар: «Ведро пота завсегда лучше капли крови»… А у смерти нет приличий, и на чины она не смотрит. И в бою она забирает большей частью глупцов! Особенно тех, кто боится прослыть трусом… В бою всё должно быть чётко. И не бывает такого, мол, ну подумаешь, бросился в атаку без приказа… Нет! Значит, ты ослабил фланг. И даже если не было атаки противника, даже если ты не получил ранение, и тебя не убили, и даже если ты там одержал победу, то всё одно…
— Разве это плохо — одержать победу?
— Плохо? Запомните все: малое порождает большое… Непослушание будто горная лавина: не пресечёшь в начале, потом просто не удержишь… Помнишь, Торн, как было с космачами? Вот то и есть «малое непослушание». Сегодня ночью мне довелось увидеть, что натворили твои дозорные. И ты, Торн, как бы ни пытался исправить ситуацию, чтобы при этом не делал… но никто даже ухом не повёл, и не прислушался ни к твоим приказам… ни к чему… Ратники кидались на чудовище, даже не понимая того, что идут прямо в лапы смерти… А, если и понимали, тогда вдвойне виноваты в гибели тех своих соплеменников, которых они должны были защищать. И это наибольший позор…
— Да как ты смеешь! Ты… ты… Нам известно, что ты за человек! Твоя душа насквозь пропитана… пропитана… кровью… Думаешь, этими словами оправдать собственное бессилие… Ты сам-то, где был? Сам что сделал?
— Не передёргивай, Торн! Ты знаешь закон войны! Ведь воевал же, так?
— Воевал… конечно, воевал… Там, на Святой Земле, мне приходилось видеть, подобных тебе. И тоже оправдывали всё войной… Да, у неё иная… «правда». Хорошая ли? Плохая ли? Не мне судить. Но…
— Но эта «правда» более действенная, — перебил я Торна. — Следуешь ей — побеждаешь. И даже порой спасаешь чьи-то жизни. Отказываешься, тогда… тогда… результат можно видеть на поле за городом.
Торн грубо выругался, причём используя весьма не лестные слова и выражения.
— Что? — прохрипел
— Трус!
— Ха! Да лучше прослыть трусом… в ваших глазах, — я обвёл взглядом гибберлингов. — Таких «храбрецов» ещё поискать надо! Сколько там, на поле, погибших? Я сейчас не говорю о ратниках…
— Ещё бы! Они спасали своих сородичей, а ты невесть, чем занимался. А, может, поджал хвост…
— Спасали? Торн, приди в себя! Ты забыл, как орал во всё горло своим солдатам, что и как им делать? Кто из них выполнил приказ? Кто подчинился своему командиру? Кто спас жизни тем, кто «ни в чём не виноват»! Да твои ратники, как глупое стадо… Даже у коров порой бывает жесткая дисциплина!
— Ты смеешь нас обвинять в… в…
Торн вскочил и рефлекторно опустил руку на гарду своего меча. Крепыши бросились между нами.
— Вы глупцы! — отвечал я. — И это ещё мягко сказано…
— Говори, как есть! Чего уж! — выкрикнул из-за гибберлингов Торн. — Ты же у нас смелый!
— Каков командир, таковы и его солдаты!
— Что?
Послышался характерный звон меча, который вынимают из ножен.
— Ты… ты… ты…
Торн тяжело дышал. Его Змея тускло поблескивала в свете огней масляных светильников.
Вызов сделан. Дело принимало «забавный» поворот. Я нисколько не испугался, а вдруг ощутил позабытый азарт схватки.
Ну, значит, поборемся… Если драки не миновать, то и отступать не стоит.
Торн смотрел на меня исподлобья. Конец его меча нервно приплясывал из стороны в сторону.
Я понимал, что следующий ход за мной.
В комнате повисла напряжённая тишина.
— Торн! — глухо проговорили Краснощёкие. — Спрячь оружие!
Откуда-то издалека послышались чьи-то голоса. Кажется, кто-то пел. Невнятность слов скрашивалась приятной печальной музыкой скрипок и флейт.
— Торн! — тон Краснощёких стал мягче.
Гибберлинг закусил губу и спрятал меч в ножнах.
— Господин Бор, покиньте дом! — обратились ко мне хозяева Великого Холла.
Мне хотелось сказать кое-что резкое, но вмешалась Стояна. Она встала передо мной и с таким просящим лицом стала заглядывать в глаза, что я неволей сдался и отступил.
— Хорошо… уйду. Только что это изменит?
— Подожди! — послышался окрик Торна.
Краснощёкие попытались его остановить, но он сделал жест, мол, дайте закончить, и добавил:
— Ты, Б-б-бор, многого н-н-не понимаешь. — Торн снова стал Заикой. — Т-т-ты… т-т-ты живёшь иными т-т-т… т-т-ценностями…
— То же самое могу сказать и о тебе… и о вас всех, — поправился я. — Проснитесь! Иначе будет поздно…
Торн покосился куда-то в сторону улицы, где продолжала играть музыка и несколько мужских голосов тянули негромкую песенку.
Посчитав разговор законченным, мы со Стояной пошли к выходу. И тут вслед донеслись слова Тростинок, переговаривающихся друг с другом: