Прятки в облаках
Шрифт:
— В моем сне, — задумчиво сказал он, — я испытывал удивительное чувство близости. Я был взволнован и влюблен, Рябова.
Да что же он творит! У нее разве есть такая толстая броня, чтобы пережить все эти откровения и не сорваться в истерику? И без того принимать взрослые и ответственные решения за них обоих казалось невыносимым. А если еще и обсуждать дымовскую былую влюбленность, — то никаких шансов. Она не выдержит.
— В таком случае, — отрезала Маша, мучительно стискивая руки, — вы должны понимать, от чего именно я вас оберегаю. Сергей Сергеевич, да живите вы
И она шагнуло было прочь, надеясь сбежать от него подальше до того, как снова устроит слезливый потоп. Хватит с него драм — и с нее тоже.
Но Дымов осторожно перехватил ее за локоть, удерживая скорее символически, чем физически. Однако даже этого прикосновения сквозь толстую ткань куртки оказалось достаточно, чтобы приковать ее к месту.
— Да что ж вам все никак неймется-то, — рассердилась она. — Чего еще вы от меня хотите?
И с величайшей неохотой высвободила руку.
— Ну знаете ли, — тоже вспыхнул он, — не каждый день узнаешь, что в какой-то параллельной реальности ты опустился до интрижки со студенткой!
— Опустился до интрижки? — оскорбленно повторила Маша. — Идите вы… идите и хамите кому-то другому. У меня полно дел.
— Как ни назови — все это звучит так себе, — угрюмо заметил он.
— Вот-вот. Радуйтесь, что вас миновала чаша сия.
— По вторникам в четыре, — с нелогичным упрямством вдруг заявил Дымов, — занимается группа по углубленной подготовке к конференции. Добавьте в свое расписание.
— Ни за что не приду, — зареклась Маша.
***
В группе по углубленной подготовке было всего четыре человека — две девочки и два мальчика со старших курсов. Маша никого из них не знала и устроилась чуть поодаль.
За прошедшие дни она прошла несколько стадий — от непримиримости до снисхождения к своим слабостям. Что плохого, если она станет разбираться в лингвистике чуть лучше? Это ведь базовый предмет, необходимый во многих областях чар.
Прежде чем войти в небольшую аудиторию для практических семинаров, Маша открыла мудрейшего советчика, и книга сообщила ей, что иногда множество дорог ведут к одному и тому же мужчине. Более прямого намека сложно было придумать, и надежда пробудилась бурно и горячо, как полноводная река, снесшая плотину.
Ей понадобилась целая минута, чтобы обуздать свое бурное воображение и призвать на помощь трезвый рассудок.
Первое занятие Маша все больше помалкивала, украдкой любуясь Дымовым и наслаждаясь его голосом. Однако в следующий вторник ее заинтересовало и само обсуждение. Речь шла о легких врачебных наговорах вроде лечения царапин или насморка. Выросшая в семье с большим количеством детей, которые то и дело подхватывали простуду и разбивали коленки, она была неплохо подкована в этом вопросе.
Ее рука взлетела вверх прежде, чем сама Маша вспомнила о неловкости среди незнакомых студентов.
— На этот счет у мамы есть авторская наработка, — выпалила она, — такие наговоры лучше работают, если в текстах больше буквы «л».
— Что? —
— Зато практично и действует.
— Но нет никаких подтверждений вашей теории.
— Ладно. Вам нужны подтверждения? Пожалуйста.
Увлеченная стремлением доказать свою правоту, она торопливо написала один из маминых наговоров на бумажке и сунула ближайшему старшекурснику. Потом оглядела дымовский стол, выхватила из подставки для ручек канцелярский нож. Прежде чем кто-то успел остановить ее, она полоснула себе сначала одну ладонь, потом другую и протянула обе опешившему старшекурснику.
— Давай. Наговор с бумажки против стандартного.
Он, протупив несколько секунд, так и сделал. Маша развернулась к Дымову и продемонстрировала ему ладони. Левая царапина полностью затянулась, а правая все еще оставалась полоской с подсыхающей корочкой.
— Видите? — торжествующе провозгласила она.
— Вижу, — замедленно ответил он, — вижу, что ваше учебное рвение выходит за рамки разумного. Я буду вам крайне признателен, если в будущем вы обойдетесь без членовредительства на моих занятиях.
— Ну вы же меня знаете, — пожала плечами Маши, удрученная отсутствием поздравлений, — зубрилка Рябова.
И она села на свое место, напоминая себе, что нельзя смотреть на Дымова прямо. Вовсе ни к чему морочить ему голову слишком выразительными взглядами. Хотя там наверняка плескалось лишь возмущение.
***
Федя Сахаров плохо пережил их расставание. Поначалу он никак не мог взять в толк, с чего бы это Маше его бросать — они же даже целовались на балу и все между ними шло хорошо и спокойно. Она заверила его, что втюрилась в старшекурсника с химико-биологического, и тогда Федя перешел к агрессии. Снова и снова он подставлял Машу на парах, нарывался на ссоры и вел себя так грубо, что даже противный Китаев однажды вступился за свою однокурсницу.
Маше было плевать на все. Она набрала себе учебных курсов под завязку, отказавшись только от любовно-семейных семинаров Глебова, и у нее просто не хватало времени, чтобы препираться с Федей. Но когда он начал следить за ней, чтобы выяснить про соперника, пришлось просить о помощи Костика.
Братец так хорошо напугал Федю, что после их разговора тот перестал даже здороваться, к ее большому облегчению.
Греков, получив свое, обменивался с Машей только короткими приветствиями в коридорах, вот она и тянулась изо всех сил к девочкам из общаги, желая хоть с кем-то поболтать о том о сем.
Удивительно, но они неплохо поладили с Диной, стоило им только перестать считать друг друга заносчивыми стервами.
— Знаете что, — заявила однажды Дина, ворвавшись к ним в комнату уже ближе к полуночи. Вика спала, и Аня колдовала над платьем, собираясь поразить Олежку на завтрашнем свидании. — К черту этот дар. Может, он никогда и не проснется у меня вовсе, так что, мне и дальше перебирать парней одного за другим? Я устала каждый вечер встречаться с кем-то новым. Все, я завязываю.
— И ради кого ты завязываешь? — проницательно спросила Аня.