Прятки в облаках
Шрифт:
Она трижды прочитала задание, прежде чем смогла сосредоточиться на его смысле.
Теоретическая часть — написать слова-исключения, которые никогда, ни за что нельзя использовать в чарах, уж слишком сильную и нестабильную энергетику они несут.
Практическая часть заключалось в авторском наговоре, который превратит соль в сахар.
Начав выводить ответ на первый вопрос — любовь, кровь, — она тут же забыла об этом и снова уставилась на Дымова. Какой же он безразличный, кошмар. Ну ладно, он понятия не имел о том, что у них был
И тут она похолодела.
Она прыгнула в прошлое Дымова этой осенью потому, что Дымов ей сказал сделать это. Но ведь в новой реальности он не мог ничего ей подсказать, в новой реальности они даже не общались!
А значит, неоткуда было взяться первому прыжку! Как они могли упустить это?
Надо было меньше трахаться и больше думать, — с ненавистью к самой себе мысленно простонала Маша и уронила голову на руки.
Все было кончено.
Дымов, взрослый, нормальный препод никогда не посмотрит на свою студентку без подросткового запечатления на ней! У нее не осталось даже крохотного шанса вернуть его себе.
— Рябова, ты там живая? — прошептала Олеся Кротова.
Да, по крайней мере, она еще живая. Это все, что у нее осталось.
Слезы, которые с утра просились на волю, хлынули так бурно и внезапно, что Маша даже не успела отодвинуть от себя экзаменационный лист. Он моментально намок, заляпав первые два слова ответа.
Любовь.
Кровь.
А-а-а-а-а-а-а.
Она вот-вот завалит экзамен.
Утирая слезы и дыша ртом, чтобы сдержать всхлипы, Маша едва не вслепую писала слова-исключения, благодаря мироздание за отличную память.
С авторским наговором все оказалось куда сложнее. Мозг просто отказывался работать, превратившись в кисель. Она все тупила и тупила, пока не осталась в аудитории самой последней.
— Время, Рябова, — сухо напомнил Дымов, никак не комментируя драму, которую она тут устроила. Наверное, не впервые студентки рыдают на его экзаменах.
Маша встала и поплелась к его столу, комкая в руке черновик. Положила перед Дымовым влажный беловик.
— Ага, — сказал он, пробежав его глазами. — Засчитано. Что у нас по практическому вопросу?
И он достал из ящика стола солонку.
— Да… у меня вопрос. Как вы вообще оказались в этом универе?
— Что? — Дымов вскинул к ней голову. На его лице была лишь легкая досада от неуместных разговоров в учебной аудитории.
Маша резко схватила солонку, неразборчиво забормотав себе под нос, не желая, чтобы он услышал ее нелепый наговор. Главное ведь результат, а не плавность и рифма.
— Держите ваш сахар, — выпалила она, вернув ему солонку.
Он недоверчиво макнул в него ложечку, коснулся белых кристалликов самым кончиком языка и наморщился.
— Рябова, да ведь не бывает такого горького сахара.
— Ах чтобы вы понимали, Сергей Сергеевич, — тоскливо проговорила она.
Он несколько мгновений поколебался,
— Дать вам дополнительный вопрос?
— Да уж ставьте тройку, — отмахнулась она вяло. — Все равно.
— У меня сложилось впечатление, что вы цените свою академическую успеваемость.
Она устало опустилась на стул перед ним.
— Оценка ведь все равно не пойдет в диплом, — пробормотала, опустив глаза вниз. — Так что он еще может быть красным. А эта тройка… пусть останется напоминанием о разбитом сердце.
— Как угодно, — Дымов без дальнейших придвинул к себе ее зачетку.
— Стойте! — вырвалось у Маши помимо ее воли. Никогда в жизни, с самого первого класса она не получала троек и теперь была не в состоянии смотреть, как она у нее появится.
Он демонстративно поправил манжету, обнажая наручные часы.
— Собираетесь до вечера держать меня в этой аудитории?
— Давайте дополнительный вопрос.
— Наговор от разбитого сердца, — предложил он с улыбкой. — Вы же посещаете семинары Глебова, справитесь за пятнадцать минут?
Она невесело рассмеялась, покачав головой.
— Сергей Сергеевич, вы никак не проверите его эффективность. Наговоры от разбитого сердца основываются на глубинных ассоциациях. Что-то, утешавшее в детстве, воспоминания о счастливых мгновениях, о местах, где вам было хорошо. Я могу вам скормить любой стишок и заявить, что мне от него полегчало, но ведь это будет жульничеством. Потому что прямо сейчас никакие чары не помогут мне.
Он усмехнулся и бестрепетно нарисовал ей пятерку.
Она, округлив рот, следила за движением ручки.
Это еще что?
— Но почему?
— Скажем, благодаря вашей усердной работе во время семестра и авансом на будущий.
— Я выиграю вам межвузовскую конференцию, — пообещала Маша растроганно.
— Да неужели? — Дымов уже убирал в портфель ведомости, едва не насвистывая от предвкушения каникул. — Как-то я прежде не замечал, что вы заинтересованы в углубленном изучении моего предмета.
Ну конечно. Он ведь предлагал ей конфу по лингве, чтобы узнать получше девицу, которая однажды ему явилась. А значит, и этого предложения тоже не было.
Она просто сходит с ума из-за двух разных реальностей, которые не помещались одновременно в ее голове.
— Спасибо, хороших вам каникул, — пробормотала Маша, забрала зачетку и вышла из аудитории.
***
До вечера она пролежала лежнем в кровати. Ее не беспокоили — после сессии у многих сил совсем не осталось. Девочки собирались домой, швыряли вещи в дорожные сумки и бурно обсуждали планы на отдых.
К вечеру позвонила мама, спрашивая, когда ждать дочь домой. Маша пообещала, что приедет завтра к обеду и выслушала длинный перечень развлечений, которые для нее запланировали — каток, балет, спа и мастер-класс по выпечке.