«Прыжок на юг»
Шрифт:
— Вы можете довезти прямо до Л.? — спросил он у шофера. — Не хочется поезда ждать...
— Мы не обслуживаем на большие расстояния. — Шофер посмотрел в зеркальце на клиента.
— А в порядке исключения?
— Что ж, если оплатите обратный прогон, могу подбросить.
— Многовато придется платить, — деланно печальным тоном сказал Вебер.
Шофер пожал плечами.
— Эх, да где наша не пропадала — вези, друг! За любовь чего только не отдашь!
Он откинулся на спинку сиденья, с видимым удовольствием потянулся и негромко, но так, чтоб слышал шофер, запел:
Если— Зина? — улыбаясь, спросил шофер, вспомнив слово на тросточке.
Вебер кивнул.
Когда за окнами «Волги» замелькали окраинные дома Л., Вебер тронул шофера за плечо.
— Вы, конечно, знаете, где заправочная станция?
— Та, что возле вокзала?
— Нет, — рискнул Вебер, — та, что... — Он закашлялся.
— Возле кинотеатра «Победа»?
— Да, оттуда мне два шага всего. — Он достал носовой платок и вытер слезы, набежавшие от кашля.
— Кстати, и мне заправиться нужно, — спустя несколько минут сказал шофер, подруливая к заправочной.
— Желаю удачи в амурной охоте! — весело добавил он.
— Да сбудется доброе пожелание! Счастливого пути и попутных пассажиров, — улыбаясь, пожелал Вебер и, хлопнув дверцей, пошел по улице.
Поток пешеходов подхватил его, и он затерялся в нем, как песчинка в водовороте...
Дамоклов меч
Как только самолет набрал заданную высоту, молоденькая симпатичная стюардесса раздала пассажирам газеты и журналы.
Дорохов взял «Советский Союз» и, поудобней устроившись в мягком кресле, начал просматривать журнал. «Прекрасные иллюстрации, — подумал он, — но как поистине прекрасно и величественно это в реальности, в жизни! Иркутская ГЭС — целая эпопея труда, сотни, тысячи героев, вложивших часть своей жизни в громаду плотины, которая здесь словно игрушечная! Разъяренные волны Ангары, мчащиеся с грозным гулом по руслу, проложенному человеком! Тут они — не страшней весеннего ручейка». Генерал перевернул лист. «Большая химия», новый комбинат синтетического каучука — стройные громады корпусов, частокол гордо взметнувшихся труб. Череповец — «Новый Магнитогорск». Стапеля «Красного Сормова» — белые, как лебеди, волжские красавцы. Главный конвейер завода имени Лихачева — убегающая вдаль вереница блестящих автомобилей. Первый советский атомоход ледокол «Ленин».
Моторы монотонно гудели. И Дорохов незаметно для себя погружается в дремоту.
...Просторный светлый зал. Стены и крыша из стекла и нержавеющей стали, пол покрыт резиновыми дорожками, щиты с приборами. В центре зала — возвышение, на котором громадный мраморный щит.
Дорохов и еще кто-то (лица спутника он не видит) поднимаются туда по железной лестнице. Вот они наверху. На щите — поблескивающий бронзой рубильник. Но странное дело: он поднят и всей своей тяжестью повис на тонком волоске. Сквозь застекленные стены Дорохов видит плотину, перекрывшую гигантскую реку. Вода, беснуясь, бросается в шлюзы к турбинам...
— Сейчас будет посадка, — говорит безликий спутник.
Дорохов поворачивается и видит в его руках клинок — точь-в-точь дороховский,
— Что это? — спрашивает Дорохов.
— Дамоклов меч, — тихо говорит человек.
Он взмахивает клинком и рубит волос, удерживающий рубильник. Качнулась земля. Дорохов видит, как плотина взлетает на воздух. Взрывная волна швыряет его в сторону...
— Москва! — объявляет бортпроводница.
Дорохов наклоняется и поднимает журнал, упавший к ногам.
Колеса «ИЛа» мягко несутся по бетонным плитам Внуковского аэродрома, все медленней, медленней... Бортпроводница открывает дверь, и Дорохов с наслаждением вдыхает ночной воздух.
Три часа. Ехать в Москву в такое позднее или, вернее, в такое раннее время было бы бессмысленно, и поэтому Дорохов остановился в гостинице аэропорта, на всякий случай велев горничной разбудить его в 7 часов.
Но делать этого не пришлось. Ровно в семь он был уже одет. Спустившись в буфет, позавтракал двумя бутербродами с семгой, запив их стаканом чаю, потом провел ладонью по щеке — пора бриться.
Дорохов терпеть не мог хотя бы самой малой неопрятности в костюме, прическе. Аккуратность была его манией. Еще в 1-й Конной бойцом, а потом и комэском он не раз по этому поводу слышал незлобивые, но едкие шутки товарищей.
А однажды дело повернулось всерьез. Шли, помнится, к Воронежу. Остановились прямо в степи, пока разведка выясняла обстановку, на малый привал. Задумал Алексей Васильевич побриться. Дело нехитрое: достал старенькую бритву, шарк о ремень, приладил осколок зеркала к седлу и бреется. Случись в это время рядом оказаться Гришке-анархисту. Пахомов его фамилия была. Бывший матрос. Прибился он к эскадрону, так и остался воевать, только бузотером был и любил, как говорили, «подъялдыкивать» товарищей при случае. Вот идет он, разухабистый такой, маузер болтается, постукивает его по колену. Увидел Дорохова, подошел и в струнку:
— Здра жла, ваш бродь! Никак к его превосходительству, в случае неустойки, перемахнуть собираетесь? Что-то больно о своем прообразе стараетесь?
Дорохов сперва отшутиться хотел:
— Иди ты, Гришка, в клюз к кобыле.
А тот обиделся, что какой-то «сухопут» морскую терминологию так неудобно пристраивает, откинул крышку кобуры и за маузер:
— Я тебе вот рукояткой по загривку долбану — это и будет клюз, буржуйская твоя образина!
Думал пугнуть, а может, и всерьез намеревался. А Алешка бритву к черту, клинок вон из ножен — и к анархисту. Не успел бы тот вытянуть свой маузер. Хорошо, взводный Ерохин с бойцом Панкратовым рядом оказались — не дошел бы Гришка до Воронежа, как пить дать!
В девять часов Дорохов уже входил в кабинет генерала Сазонова. Сазонов встретил его официально и, как показалось Дорохову, даже с подчеркнутой сухостью, хотя они были давними знакомыми — еще по работе в ОГПУ. Докладывая о случившемся, Дорохов в то же время внимательно рассматривал Сазонова. Та же стройная с военной выправкой фигура, большой покатый лоб с глубокими бороздами морщин, темные глаза, на первый взгляд усталые, но при внимательном рассмотрении вдруг обнаруживающие неугасимую энергию, сжатые губы с чуть приподнятыми уголками, словно сию минуту готовые улыбнуться, — таким знал его Дорохов всегда. Только некогда угольно черные волосы стали совсем седыми.