Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы
Шрифт:
— Давай сюда свой чемодан.
— Оставь, я сама.
— Ты, наверно, устала.
— Нисколечко.
Майя почти силой выхватывает из рук сестры ношу.
— Ух, какая ты упрямая!.. — смеется Лида.
— Упрямая не упрямая, а тебе тяжело. Ну что, идем домой?
— Идем.
Они идут по залитым ярким солнечным светом улицам города. Словно два ручейка, несутся они в людском потоке, и никому до них нет дела. Да и кто бы мог подумать, что эти красивые, стройные женщины еще совсем недавно готовы были в любую минуту пожертвовать своей жизнью ради того, чтобы никогда
— Ну, рассказывай же, как там было?
— Постой, Майка, какая ты нетерпеливая. Еще успеем наговориться. Ты лучше скажи, как дома? Мама здорова?
— Почти ничего не слышит. И так ждет тебя, так ждет! Ленка плачет, говорит: «Пропала наша Лида», а мама сердится: «Как это так — пропала? — говорит. — Вот увидишь, скоро вернется. Чует мое сердце, что приедет». А сама утирает слезы.
— Бедная мамочка! Сколько хлопот ей причинила ее Лидка. Всегда куда-то исчезает. Помнишь, Майка, как я убежала в Варшаву? Да нет, откуда тебе помнить, ты же была в Костополе. Так она тогда тоже всех наших успокаивала: «Никуда Лида не денется». А сама тайком рыдала… Лена, говоришь, плачет?
— Ты же знаешь, как она тебя любит… Она относится к тебе, как ко второй матери. Говорит: «Лида меня воспитывала. И я хочу во всем быть похожей на нее». Теперь она самостоятельная. Работает машинисткой в обкоме. Ее устроил туда Лукин.
— А он здесь?
— Нет. Когда освободили Ровно, Александр Александрович разыскал меня и забрал в отряд. И насчет Лены побеспокоился.
— Так ты была в отряде?
— Была.
— Как я тебе завидую! Мне так и не пришлось отведать партизанского кулеша…
— Дмитрий Николаевич все расспрашивал о тебе. Представляешь, и тебя и меня в отряде давно хорошо знали и считали своими.
— Как жаль, что я не успела познакомиться ни с Медведевым, ни с Лукиным.
— Еще успеешь. Кончится война — махнем с тобой к нему в Москву.
— Обязательно! Я еще до войны об этом мечтала. А тут фашисты напали. В Варшаве была, в Берлине была, а вот в Москве — нет.
— Что ж, долго ждать не придется.
— А здорово будет: соберемся мы все у Дмитрия Николаевича. И Николай Иванович придет. В гражданском костюме. Интересно, как он будет выглядеть в пиджаке и галстуке? Я, например, представляю его себе только в форме немецкого офицера. А ты? Ты же видела его в отряде? Какой он?
— Я? Нет, мы с ним в отряде не встречались. А разве он там должен быть?
— Во Львове он сказал мне, что собирается пробиться к своим.
— Так во Львове вы тоже были вместе?
— Были?.. Нет, там было не так, как в Ровно. Там… — Она замолчала, будто силясь что-то припомнить.
— Что — там?.. — переспросила ее Майя.
— Погоди. Я потом. Все это не так просто…
Они ускорили шаг.
— А куда это мы сворачиваем? — спросила Лисовская. — Нам же сюда, на Легионов?
— Я и забыла тебе сказать. Когда Лена начала работать, нам дали новую квартиру, по улице Хмельницкого.
— Лучше старой?
— Еще бы! И на работу ей совсем близко.
Вот он, небольшой особнячок, утопающий
— Доченька!
— Мама!
Они плачут обе — раньше времени поседевшая, оглохшая от бомб мать, у которой война отняла мужа и угнала на далекую чужбину сына, и дочь — молодая, красивая женщина, успевшая дважды овдоветь и пережить столько, сколько с избытком хватило бы еще не на одну человеческую жизнь.
— Успокойся, мама, успокойся! — утешает старуху дочь. — Все будет хорошо. И Володя вернется. Я его буду искать и найду. Перестань плакать. — А у самой большие серо-голубые глаза полны слез.
— Я сейчас позову Лену, — говорит Майя и выбегает из комнаты.
Лена, услышав по телефону радостную весть, на ходу кричит девушкам:
— Лида приехала! Вы тут постучите за меня.
Они знают, что значит для Лены Лида: сколько раз в этой маленькой комнате машинописного бюро, когда выпадали свободные минуты, девушка рассказывала машинисткам о своей старшей сестре.
Лена выбегает на улицу.
— Майка, рассказывай же, какая там она? Изменилась?
— Лицо немного усталое. А вообще — такая, как была.
Они спешат, и Майя, запыхавшись от быстрой ходьбы, глотая слова, рассказывает, как она неожиданно встретила на улице Лиду.
А дома, после теплых объятий и поцелуев, после вкусного обеда, сестры устраиваются на диване, подобрав под себя ноги, и затаив дыхание слушают Лиду…
Николай Иванович был у нее в последний раз еще перед Новым годом. Она предложила ему ужин, но он отказался: очень спешил. Сказал, что в Ровно его миссия уже закончена и командование отзывает его в отряд.
— А как же я? — спросила Лисовская. — Как Майя?
— Вы останетесь здесь и будете ждать советские войска.
— И что же, так и будем сидеть сложа руки? — с явной обидой сказала она. — Разве для нас в отряде не найдется дела? Будьте уверены, я умею стрелять не хуже вас. В юности я не раз принимала участие в стрелковых соревнованиях и получала призы. А может быть, вы думаете, я не умею ездить верхом? Еще как! Дали бы нам с вами хороших скакунов, мы бы посмотрели, чья возьмет. А плавать вы умеете? Да? Ну, не лучше меня, будьте уверены! Я не хвастаюсь, но когда-то в воде меня никто не мог обогнать. Так и скажите в отряде.
— Верю, охотно верю вам, Лидия Ивановна. Но вам придется остаться в Ровно. Нашему отряду предстоит осуществить тяжелый поход, я уверен, что вы выдержали бы его, но представьте себе: вы и Майя неожиданно исчезаете из города. Неизвестно куда девается и Пауль Зиберт. Не вызовет ли это у многих наших «хороших знакомых» из гестапо и рейхскомиссариата подозрений? Начнут сопоставлять некоторые факты, обстоятельства и могут прийти к весьма нежелательным для всех нас выводам. У вас тут остается мать, младшая сестра. Для них переход, который предстоит осуществить отряду, не под силу. Вы понимаете, какой опасности вы можете их подвергнуть? Нет, лучше пока оставайтесь здесь. И знайте: о вас помнят. Дмитрий Николаевич велел передать, что, когда будет надо, к вам придут с «приветом от Попова». А теперь — до свидания.