Психиатр

Фишер Марк

— Я мог бы задержать вас за это, доктор! — процедил сквозь зубы инспектор, поправляя растрепавшиеся волосы. — Но лучше оставайтесь на свободе. Мне доставит больше удовольствия загнать вас в ловушку, как мелкую тварь, коей вы, в сущности, и являетесь. Охота началась, доктор!

— Добро пожаловать! — бросил Томас.

Но инспектор уже развернулся к выходу.

Коллеги, слегка удерживая Томаса за рукав, просили его не усугублять положение.

— Спасибо, что вмешались, — сказал Томас.

Врачи, принимая его благодарность, смотрели на него, как и большинство тех, с

кем он повстречался сегодня в клинике, смущенно, с опасливым подозрением. Виновен ли он? На самом ли деле он изнасиловал эту несчастную или стал жертвой ужасных наговоров?

Ведь не зря говорят, что нет дыма без огня.

Глава 27

— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил Томас Катрин после того, как поговорил с ней несколько минут.

Катрин, слегка поколебавшись, сказала:

— Я думаю, что это не вы.

Томас вздохнул с облегчением. Он смотрел на нее несколько мгновений и решил, что она очень изменилась, побледнела, что, в общем, было и понятно после всего пережитого.

— Наверняка инспектор говорил тебе об одном препарате, который насильник заставил тебя принять.

— Да, это так.

— Мнемониум — это экспериментальное средство. Его разработали для того, чтобы, например, позволить жертве изнасилования полностью забыть о том, что случилось, во избежание посттравматического стресса, ну или для того, чтобы человек не мучился от болезненных воспоминаний годами, если тебе так понятнее. Этот препарат воздействует на центр кратковременной памяти, его нужно принимать лишь после нанесения травмы. Причем как можно быстрее. В твоем случае он был принят явно намного раньше, потому что ты совсем ничего не помнишь. Но так как препарат еще в стадии эксперимента, то мы не знаем, как именно он воздействует на память, вполне возможно, что некоторые воспоминания о вчерашнем к тебе вернутся. Именно поэтому я хотел бы задать тебе несколько вопросов. Иногда слово или образ могут помочь вспомнить то, что, казалось, прочно забыто. Если у тебя нет ответа — не беда. Если в голову придет какая-нибудь идея, какой бы странной она тебе ни представлялась, не важно, даже если это не имеет отношения к изнасилованию, не медли и говори. Возможно, по ассоциативной цепочке мы сможем добраться до какого-то важного воспоминания.

— Я понимаю, доктор, понимаю.

Они уже хотели приступить, когда в дверь палаты постучали. На пороге стояли родители Катрин с едва заметными улыбками на испуганных лицах. Им было явно неловко в праздничной одежде. Сиреневая шляпка матери Катрин в данных обстоятельствах выглядела немного нелепо, отец был облачен в свой парадный костюм — это нужно было видеть! В руках он держал довольно большую коробку, по всей видимости подарок, судя по золотой бумаге и широкой темной ленте, наверху скрепленной пышным бантом темно-зеленого цвета.

Реакция дочери расстроила их. Вместо того чтобы обнять родителей, Катрин начала кричать:

— Я не хочу вас видеть! Слышите меня, не хочу видеть! Вы больше мне не родители! Я ненавижу вас. Все, что со мной произошло, — все из-за вас!

— Но, Катрин, — мягко перебил ее Томас, пытавшийся успокоить

девушку, — родители пришли навестить тебя. И кажется, твой отец принес очень милый подарок.

Родители улыбались, безусловно соглашаясь с мудрыми словами доктора.

Не вняв доводам здравого смысла, Катрин принялась искать вокруг какой-нибудь предмет, чтобы запустить им в головы родителей, и, не найдя ничего лучше, чем телефонный аппарат, который к тому же был для нее источником мучительных терзаний, кинула его.

Аппарат рухнул на пол у самых их ног. Томас, решив разрядить ситуацию, попросил родителей Катрин пройти с ним в коридор.

— Господа, думаю, что вам лучше прийти позже. Скажем, завтра. Ваша дочь перенесла очень серьезное потрясение и не в состоянии говорить с вами сейчас. Впрочем, это нормально, и вам не стоит придавать этому слишком большое значение.

Отец Катрин, который поначалу смотрел на Томаса насупив брови, несомненно, узнал психиатра, за несколько часов благодаря телевидению получившего печальную известность (он видел его мимоходом несколькими днями раньше в клинике). Но, исполненный почтения к авторитету, которым так естественно наделяют каждого последователя Эскулапа, он побоялся совершить промах. Ведь если бы психиатр в самом деле был виновен, то почему он оказался не в тюрьме, а в палате своей жертвы? Что-то здесь не сходилось!

Он посмотрел на жену, которая, похоже, мучилась теми же сомнениями. Это обстоятельство укрепило мужчину в его подозрениях. Томас верно истолковал их реакцию:

— Я не насиловал вашу дочь. Кто-то пытается меня подставить. Но у полиции нет ни одной улики против меня, им пришлось оставить меня в покое.

Отец, по всей видимости, был наполовину убежден данными объяснениями. Его жена успокоенно улыбалась. У этого психиатра было лицо, внушающее доверие, он явно не походил на преступника. И потом, такой видный мужчина — к тому же врач — никогда бы не опустился до того, чтобы взять женщину силой, тем более юную пациентку, в порыве отчаяния пытавшуюся покончить жизнь самоубийством.

Она настоятельно дала понять мужу, что лучше подчиниться и что доктор Гибсон прав.

Муж опустил голову.

— Это для вашей дочери? — спросил Томас, указывая на подарок.

— Да, — поспешил ответить отец.

— Я могу передать его от вашего имени. Возможно, это лучший способ уговорить ее. Если только вы не хотите вручить его завтра лично.

— Нет, нет, пожалуйста, передайте, это хорошая мысль, — заговорил отец.

— Очень хорошая, — подтвердила мать.

Господин Шилд, покончив с колебаниями, отдал коробку Томасу, который заверил их, что дочь вне опасности. Он советовал им прийти через сутки. Наверняка Катрин смягчится и будет настроена более доброжелательно. Перед тем как уйти, они попытались заглянуть в дверь палаты, чтобы увидеть Катрин напоследок. Но та нарочно отвернула голову, чтобы не встречаться с ними взглядом.

Они не настаивали.

С коробкой в руках Томас вернулся в палату.

— Я не хочу! Не хочу, чтобы этот подарок был здесь! Они за восемнадцать лет не подарили ничего, а теперь проснулись! Слишком поздно!