Психотерапевт
Шрифт:
Лео вздыхает.
— Скажи, что мне сделать?
— Не знаю. Я даже не уверена, что это возможно. Как я могу доверять тебе, если ты скрывал от меня такую важную вещь?
Очень неприятно чувствовать, что я несправедлива. Но рассчитывать, будто я упаду в его объятия после одного извинения, — это тоже слишком. Он предлагает сделать мне ужин, но я отказываюсь, и он, наскоро перекусив, исчезает в своем кабинете. Про розу в ведре он ничего не говорит — наверное, не заметил.
В доме очень тихо, слишком тихо. А я ведь
Глава 15
Я ПОРУЧАЮ ЕВЕ ПРИГЛАСИТЬ МЭРИ И ТАМСИН НА ЛАНЧ, и все трое приходят вместе к двенадцати, с цветами из сада Мэри и бутылкой вина. Они в шортах и футболках, и я в своей струящейся юбке миди чувствую, что слишком расфуфырилась.
— Заходите, — говорю я, отодвигаясь от двери, чтобы их пропустить.
Ева и Мэри заходят, а Тамсин в нерешительности топчется на пороге, и в эти неловкие секунды я думаю, что у нее остались какие-то предубеждения против меня и совместного ланча.
— Прости, — говорит она. — Просто этот дом всегда напоминает мне о Нине.
— Конечно. — Я сочувственно киваю, и мне хочется протянуть руки и обнять ее, но тут она поспешно переступает порог.
— Как ты? — спрашивает Мэри, обнимая меня. — Это, наверное, было ужасно — узнать про Нину вот так. Не представляю даже, что ты чувствовала.
— Злость и страх, — отвечаю я, провожая их в сад. — Хотела сразу уехать, думала, что не смогу остаться.
— Но ты по-прежнему здесь, — с нажимом говорит Тамсин.
Если кто-то и склонен меня осуждать, то это Тамсин. Я поворачиваюсь к ней:
— Да, здесь. Пока что. — Я осторожно улыбаюсь. — Я надеялась, ты расскажешь мне о Нине. Я никогда больше не смогу спать в спальне наверху, но, если она была здесь счастлива, мне станет чуть легче.
Лицо Тамсин проясняется.
— Да, она была здесь очень счастлива.
— Может, побеседуем за ланчем? — спрашивает Ева. — Просто нам на йогу надо уходить в час сорок.
— Да, я помню, — отвечаю я. — Я сделала киш с лососем и салат. И есть клубника на десерт. Надеюсь, подойдет?
Мэри улыбается:
— Звучит отлично!
Стоит один из тех ясных дней, что так часто выпадают в середине сентября; солнце в саду припекает. Легкий бриз доносит к нам на террасу божественный аромат ярких флоксов, усиливая иллюзию продолжающегося лета. Хочется задать столько вопросов о Нине, но я сдерживаюсь и расспрашиваю Мэри про ее мальчиков, а Тамсин про ее дочек, Эмбер и Перл.
— Красивые имена, — замечаю я.
Она улыбается:
— Спасибо. Надо тебе присоединиться к нам
— Я с удовольствием, — отвечаю я; мне приятно, что приглашение исходит от нее. — Я их видела только издали.
Дождавшись, пока все рассядутся перед пустыми тарелками, я говорю:
— Я знаю, что Нине было тридцать восемь, и еще Ева говорила, она работала психотерапевтом. И все, в общем-то.
Тамсин смахивает невидимые крошки с безукоризненно белой футболки.
— Она любила свою работу, любила помогать людям. У нее для всех находилось время, ты всегда мог пойти к ней с любой проблемой. Она очень мне помогла.
— А Оливер? Он чем занимался?
— Работал в логистической компании, — отвечает Мэри. — Не помню точно, чем именно он занимался, но он много ездил за границу.
— Они были счастливы вместе?
— Да, очень.
— Вот только… — Я делаю паузу. — Он ее убил.
Тамсин глядит на меня через стол:
— С кем ты говорила?
— Ни с кем, — поспешно отвечаю я. — Знаю только то, что писали в новостях.
— Тебе этого недостаточно?
Я краснею, смутившись от внезапной перемены атмосферы; температура словно упала градусов на десять.
— Я просто пытаюсь понять, какой она была, — отвечаю я, надеясь вернуть непринужденность. — Ева упоминала, что она была довольно интересным человеком и организовала вашу группу по йоге. У нее были увлечения?
Не сработало.
— Какая теперь разница? — холодно начинает Тамсин. — Это уже не имеет значения.
Ненавижу приплетать свою сестру, но сейчас другого выхода нет. Я отодвигаю стул, и Ева беспокойно поднимает на меня глаза.
— Все в порядке, — говорю я. — Иду за клубникой. И тарелки заодно унесу.
В кухне я разбираюсь с тарелками, достаю клубнику из холодильника и снимаю с дверцы фотографию Нины.
— Ева говорила о моей сестре? — спрашиваю я у Тамсин, поставив перед ней клубнику и усаживаясь на место.
Тамсин ерзает на стуле.
— Да, говорила. Мне жаль.
— Вот она. — Я протягиваю фотографию.
Мэри тянется за снимком, берет его.
— Красивая.
— Можно посмотреть? — спрашивает Ева. Смотрит на фото, потом переводит взгляд на меня: — У нее глаза как у тебя.
— Да. — Я поворачиваюсь к Тамсин и Мэри: — Ева, наверное, говорила, что мою сестру звали Ниной. Я знаю, что это глупо, но с тех пор, как она умерла, мне необходимо знать все о других Нинах.
— Ничего глупого, — отвечает Мэри и улыбается. — Не знаю, как твоя Нина, а наша любила фотографировать неожиданно. Иногда бывало неприятно, потому что она заставала тебя в неудачный момент — за едой, например, с открытым ртом или когда жуешь.
— Или когда слишком много выпил и у тебя уже мутный взгляд и красный нос, — говорит Ева, изображая этот самый взгляд, и я смеюсь.