Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)
Шрифт:
Она ответила без малейшего раскаяния:
— Ну так надо ж было тебя проверить в деле. Правда, с такими лохами и проверка так себе.
— Это кто еще лох? возмутился главарь, в запальчивости отталкивая шпагу Сайонджи. Выступивший румянец, заметный даже в полутьме, очень его красил. Я нарочно просил ребят не напирать, зайчик твой натурой обещал заплатить, не хватало еще что-нибудь ему отчекрыжить!
— Упс, сказала Фэйд с интересом и пристально посмотрела на Сайонджи. Ты что, тоже их нанял?
— Ну-у… э-э… Черт. Лаки, трепло, промолчать не мог? упрекнул тот главаря.
— Так вы еще и знакомы? Фэйд хлопнула себя по ляжкам и захохотала.
— Змея ты, Сайо, и сын змеи, пробурчал Лаки, надувая губки. Подставил меня, как фраера последнего! Намекнул бы хоть, что
— Я разбавлял, ухмыльнулся Сайонджи, убирая эспадон в ножны. Теперь, перестав прикидываться, он выглядел почти совершенно трезвым, так же как и сама Фэйд.
— Думаю, тебе полагается компенсация. За моральный ущерб, Фэйд приобняла Лаки за стройную талию. Главарь банды был молод и хорош собой, как она отметила еще в кабаке, при каком-никаком освещении. Сейчас мы отправимся ко мне и рассчитаемся. Я звонкой монетой, а Сайонджи чем обещал, я прослежу лично.
— Никуда он с вами… начал было один из бандитов, но тут же осекся, когда Сайонджи выразительно глянул на него, кладя руку на рукоять шпаги.
— Между прочим, он обещал мне дать, наябедничал Лаки, мигом сообразив, что ситуация оборачивается в его пользу, несмотря ни на что.
— Вранье! Я обещал дать, если вы мне накостыляете! возмутился Сайонджи.
Фэйд прижала Лаки ближе к себе и промурлыкала:
— Мы найдем решение, которое устроит все стороны…
Лаки покинул ее дом на другой день к вечеру, изрядно потрепанный, но довольный, звеня золотыми монетами в карманах и светясь блаженной улыбочкой. А поскольку он забыл пригрозить своим парням, чтобы не вздумали распускать языки, то по Нижнему городу пополз слушок об очередном «подвиге» принцессы Фэйд Филавандрис. Рассказывали, будто она среди бела дня в одиночку похитила красивого юношу, перебив десяток его телохранителей, и держала в плену неделю.
Услышав эту историю, Сайонджи смеялся, как ненормальный, а потом стал просить, чтобы она познакомила его с этой потрясающей женщиной. Фэйд глумилась:
— Не могу, она сейчас в Арислане, охмуряет тамошнего халида, прекрасного собою, как солнце и луна!
Ни в тот, ни в следующий вечер она так и не появилась в Королевском театре.
Глава 9
Фэйд любила зиму. Холодный воздух бодрил, будоражил, заставлял шевелиться. Солнце не слепило глаза, не пекло черноволосую голову. Длинные ночи, короткие дни манили к постельным забавам, горячему грогу, жаркому огню камина. И конечно, снежный пейзаж казался волшебным, ослепительным, прекрасным, так что слова замирали в груди вместе с дыханием. В Криде редко увидишь снег, но она вдоволь насмотрелась на льды и снега во время своих путешествий. Еще больше она любила смотреть на огонь. Даже в пламени свечей или каминов плясали отблески степных костров, у которых сотни лет сидели ее предки. Так же, как они, Фэйд разжигала костер с одной искры, тем же привычным жестом подбрасывала дров даже полусонная и пьяная, так же засыпала у огня, ни разу не обжегшись, не подпалив одежду.
Сосновые поленья в камине пылали ярким червонным золотом. Свечи на столе горели ровно, без трепетания и чада. В огромной гостиной было тепло, полутемно. Среди теней лишь угадывались книжные полки, картины, модели кораблей, карты. При свете дня солнце заливало все уголки залы сквозь огромные окна во всю стену, но в сумерках требовалось зажечь люстру под потолком и еще пару-тройку чародейских ламп, чтобы разогнать сумрак. Впрочем, проглядывать документы и чертежи у камина вполне можно было при свечах, чем Фэйд и занималась. До начала судоходного сезона в Фалкидском море оставалось не так много времени, надо поторапливаться с проектом.
Обзаведясь в конце осени телохранителем, леди Филавандрис развила бешеную активность. Она давно уже носилась с идеей построить на острове Белг мануфактуру и возить оттуда не лес, а сразу бумагу для типографий «Белет». Дерево там дешево, рабочая сила тем более. Для бумажной мануфактуры сгодятся отходы, обрезки, опилки тот мусор, который никто не возит за море. Со временем можно построить типографию с тарнскими рунами и печатать
Увлеченная планами, она все же не забывала поглядывать на Сайонджи. Он валялся на пушистом ковре, подпирая локтем голову, так что белокурые волосы красиво падали на одну сторону, и пытался играть с Фэйд в шахматы. Безнадежно проигрывал, даже несмотря на то, что Фэйд едва бросала взгляд на доску, прежде чем сказать: «Ферзь на е-4. Ферзь! Ну, королева. Ага. Следующим ходом шах. Душа моя, конь ходит буквой «гэ». Ага, вот так. Д-6? Неплохо. Тогда мы пойдем…» и умолкала, заглядевшись на его длинные ресницы.
С портрета над камином укоризненно смотрел Эсса Элья в роскошном костюме эльфийского диса из «Атрабет». Такой портрет висел у каждого уважающего себя поклонника Эссы Эльи, но Фэйд, в отличие от них, владела подлинником, а не цветной литографией (которые печатались все в том же издательстве «Белет»). Впрочем, жемчужиной ее коллекции являлось вовсе не это великолепное полотно в традициях Юнанской школы живописи, а копия другого портрета, написанного столичным мастером по заказу одного из любовников прославленного актера. Разумеется, оригинал нельзя было выкупить ни за какие деньги, но под большим секретом и за щедрую мзду мастер сделал небольшого размера копию для Фэйд. Картина изображала Эссу Элью в женской роли, полуобнаженным настолько, насколько возможно для сокрытия истинного пола. Она доставала ее редко. Просто не могла спокойно смотреть на белые плечи, длинные стройные ноги, открытые до самых бедер, взгляд, пойманный необычайно живо: казалось, он дразнит, манит, приглашает. Если б живой Эсса Элья так на нее посмотрел, она бы… ну, она бы, наверное, подумала, что свихнулась от несчастной любви, и ей мерещится черт знает что.
Тарнский проект пожирал кучу времени. Она перестала бывать в театре, сходила только на очередную премьеру в компании Сайонджи. После чего зареклась брать его с собой. Блондинчик вел себя безобразно в полутьме ложи целовал ее в шею, лапал за коленки, нашептывал пошлые глупости и ехидные комментарии к происходящему на сцене. Она краснела, бледнела, давилась смехом и наконец, не выдержав, сбежала с последнего акта и заперлась с юным нахалом в туалетной комнате. Может, и к лучшему. Спектакль закончился полным провалом: Эсса Элья один раз забыл слова, дважды сфальшивил, да и вообще сыграл без обычного огня и блеска. После спектакля прославленный актер устроил истерику, разбил две дорогие вазы (одну об голову особо назойливого газетчика), выгнал горничную и рыдал в гримерной, пока официальный покровитель кавалер Мизуки увещевал его через дверь. Наутро желтая пресса пестрела заголовками: «Гибель таланта», «Падение с вершин славы», «Случайность или конец карьеры?» Приличные газеты отзывались о премьере более сдержанно и вину за провал возлагали скорее на пьесу, чем на исполнителей. Пьесу играли еще несколько раз, но без всякого успеха, и в конце концов исключили из репертуара, вернувшись к проверенным вещам. Ходили слухи, что Эсса Элья просил отпуск, сначала у директора, потом у самой государыни, но его удалось отговорить. Многие считали, что зря. Про гибель таланта, конечно, критики заявить поторопились, но было очевидно, что игра Эссы Эльи вдруг стала сдержанной и холодной. Поговаривали про «фазу зрелости», разочарование в театре, творческий кризис, даже про неизлечимую болезнь. Нашлись даже те, кто высказывал версию безответной любви, но над ними потешались все остальные. Чтобы кто-то да не ответил на любовь Эссы Эльи?