Птичка для дракона. Улететь и спасти(сь)
Шрифт:
Я проглотила комок в горле, думая, что и её, и Эгмуна, вероятно, покину навсегда. И начала:
— Это было в древние-древние времена в мире, где не знали драконов. Людей, которые там жили, было некому защищать, а они ничего не умели: ни мечи ковать, ни стрелять из лука, чтобы обороняться от врагов. Кроме каменных топоров и ножей, ничего у этих людей не было.
— Бедные, — посочувствовала Лина, вытирая тарелку куском хлеба, а Эгмун молча ждал, что будет дальше, и жевал корешок, словно заяц.
— Это уж точно, — вздохнула я, — а ещё они
— Так порталы-то, они в мир с магией только открываются! У этих, с топорами, магия, что ль, была?! — перебила меня Лина.
— Ну, почему же, — возразила я, — когда-то драконы открывали порталы на Землю, а там нет волшебства! В общем, слушайте. Чудовища, оказывается, рождались из человеческих грехов — например, после каждого убийства появлялся на свет маленький монстр и быстро рос. И однажды их стало так много, что они решили уйти в другие миры, поработить людей и встать на их место…
Я продолжала рассказывать о том, как люди начали бороться с чудовищами, как сумели победить их, перестав совершать грехи и поверив в Невидимого Бога. Правда, в той книжке говорилось, что у него есть две ипостаси — та, которой молились в драконьем мире, и другая — Великая Мать. Именно Великой Матери и поклонились люди, прогнавшие чудовищ. А сама сказка была включена в сборник «Сказания и легенды Земель Кровавого Солнца».
— Вот страху-то, — пробормотала Лина, — а ну, как у нас бы такие чудища повылезали?!
— И съели бы госпожу Тэрль, — хихикнул Эгмун. Мы обменялись улыбками, а потом я снова посерьёзнела, вспомнив, что мне предстояло завтра днём.
— Лина, Эг, идите спать. У нас у всех будет полно работы, — я вручила им тарелку с остатками еды и проводила до двери. — Госпожа Тэрль и так злится, что рыжецветы никак не раскроются, мол, бутонами завянут…
— Да что ж я сделаю, если не хотят они! — всплеснула красными руками Лина. — Песню бы им спела, да от моего голоса вовсе в землю уйдут. Ладно уж. Доброй ночи тебе, Феолике.
— Приходи завтра на кухню, Фео, — шепнул Эгмун, и вскоре я услышала в коридоре шум удалявшихся шагов. Вернулась к окну, села, залитая мертвенно-белым светом луны, и задумалась, уперев локти в колени, а подбородок — в сжатые кулаки.
Могла ли я осмелиться на то, чтобы напоследок, украдкой, заглянуть в Кроткую Библиотеку? Мне показалось, что днём я слышала звуки рыданий из-за плотно закрытой двери. И это точно была не Синсита и не её мать. На моей памяти ни одна из этих надменных белых драконесс и слезинки не проронила! Господин Хеннет и его сын также не были способны на истинные, глубокие переживания. И это многое о них говорило.
— Просто скажу ей пару слов, — наконец, решилась я. Если улечу, так и не попрощавшись с Кроткой Библиотекой, то её жалобный голосок будет, наверное, преследовать меня до конца дней!..
Выскользнув из своей каморки, я прокралась по тёмным коридорам к лестнице и бесшумно начала подниматься
Сердце, и так колотившееся где-то в горле, чуть не выскочило наружу, когда раздался тонкий, высокий звук… В темноте замерцали жёлтые глаза, мелькнул пушистый хвост, и я выдохнула. Дара! Она мяукнула и величественно спустилась по лестнице, едва удостоив меня взглядом. Кошка госпожи Тэрль порой вела себя ещё высокомернее самой госпожи.
Я постояла, глубоко дыша. И, наконец, когда сердце забилось ровнее, опять начала преодолевать ступеньки одну за другой. А стоило мне оказаться в знакомом коридоре и прислушаться, как по спине пробежали мурашки. Это точно были рыдания, мне не показалось! С каждым шагом к двери, украшенной символами, которые что-то означали на древнем наречии драконьих предков, плач Кроткой Библиотеки становился всё громче. Я стиснула дрожащей рукой вырезанную из дерева голову волка, которая служила ручкой, и открыла дверь.
Внутри творилось что-то страшное. Весь пол устилали вырванные из книг страницы, в воздухе плавали перья, свитки пергамента и опрокинутые, заляпанные чернильницы. Несколько шкафов накренились вперёд с распахнутыми дверцами — то ли хотели меня обнять, то ли обещали упасть сверху, когда я подойду ближе.
Слыша отчаянные всхлипы, я нерешительно подошла к столу, залитому чернилами. Посредине его лежал опрокинутый канделябр с давно догоревшими свечами. И при этом в Библиотеке было светло, как будто кто-то зажёг огоньки.
— Послушай, — с трудом заговорила я. — Не плачь. Ты ведь знаешь, что мне не разрешают появляться здесь. Но я всё равно пришла… потому что хочу попрощаться.
Плач стих. Казалось, что Кроткая Библиотека внимательно прислушивается к моим словам.
— Завтра я буду свободна, — я погладила стол, а затем резные спинки стульев. — Милая Библиотека, однажды, может быть, и ты станешь свободной. И Лина, и Эгмун с его папой, которому уже три года обещают деньги и артефакты за службу, но никак домой не отпустят. Только потерпи. Всё будет хорошо. Вдруг… вдруг мы прощаемся не навсегда?
Резкий ветерок пронесся по Библиотеке, и стало ещё светлее, чем раньше. Я умолкла, растерянная, и тут за спиной раздался торжествующий девичий голос:
— Ага, я так и знала, что ты нарушишь запрет!
Похолодев, я обернулась и увидела в дверях Синситу. Любимая господская дочка с ухмылкой смотрела на меня, уперев руки в бока. За спиной у неё плавали огоньки. На Синсите было то самое платье из жёлтого шёлка, которое я задела метлой, только, конечно, уже отчищенное. Белая драконесса обожала красивые наряды и украшения, постоянно меняла их. Только свою любимую золотую цепочку Синсита никогда не снимала с шеи, и меня это удивляло. Потому что цепочка из толстых звеньев выглядела грубоватой и тяжёлой для изящной двадцатичетырёхлетней девушки.