Птичка польку танцевала
Шрифт:
– Ой, простите! Болтаю что попало.
Она стала прибирать в комнате. Загудел пылесос, загрохотали отодвигаемые стулья. Закончив, молодая женщина спросила:
– Анна Георгиевна, когда паркет будем циклевать?
Паркетины были темные, кое-где неровные. Последний раз инструмент циклевщика прикасался к ним еще до революции.
Пекарская улыбнулась.
– Когда-нибудь. При новых хозяевах.
Этот диалог происходил между ними не в первый раз. Обеим было понятно, что это «когда-нибудь» случится уже скоро.
– Все, убралась. Анна Георгиевна, я… можно, почитаю тогда?
Это
Пекарская кивнула.
– Конечно, давайте.
Попереминавшись с ноги на ногу, молодая женщина торжественно оперлась на штангу пылесоса.
Ты помнишь ту летнюю ночь, Когда мы остались одни, Когда все былое прочь, И когда погасли огни. А помнишь, как ты говорил, Что дороже меня тебе нет, Что ты не забудешь меня, Пусть пройдет даже тысяча лет.– Это вы недавно написали? – вежливо поинтересовалась Анна, ведь надо было что-то сказать. Но Таня-Света подняла руку – еще не все!
На песке твое имя нечаянно И жестоко загладил прилив, Но осталась ракушка случайная, В ней твой голос и песни мотив…– Это тоже ваше? – удивилась Анна.
Помощница с достоинством кивнула.
– Я тогда побегу, ладушки? Вы ведь журналиста ждете.
Корреспондент центральной газеты явился с опозданием. Анна предложила ему чаю.
– Нет-нет, спасибо, – ответил журналист, присаживаясь. – С вашего разрешения, я сразу начну…
Он включил свой маленький диктофон, положил его перед Пекарской.
– Вы не так давно получили высокое звание народной артистки…
– Да! И орденом Дружбы народов меня наградили! И материальную помощь мне назначили, так что я теперь обеспеченная женщина! Сама до сих пор удивляюсь.
Она вспомнила стихи, которые читала ее помощница. Осталась ракушка случайная… А может, и не случайная. Это – как закинутый в море невод. В тине давно не тревоженных воспоминаний вдруг блеснет узбекский браслет-кузмунчок, и рядом станет заметен облупленный стеклянный ангел с рождественской елки в киевской квартире. За ними – старый собачий ошейник, ржавая гильза, лагерная кружка, двадцатикопеечная монета, катушка для проявки фотопленок, от нее до сих пор пахнет реактивами. Ты трогаешь одну мелочь, она тянет за собой другие, такие же ненужные, такие же нетленные.
Сирвин несколько лет ходил по инстанциям, рассказывая историю Анны Георгиевны и выпрашивая для нее звание заслуженной артистки. И – о, чудо! – наступил момент, когда его внимательно выслушали, и не где-нибудь, а на самом верху. Старой актрисе дали даже больше того, о чем он просил.
– А до этого я боролась за существование, еду добывала…
– Считаете ли вы себя востребованной?
– Долгое время не считала. Но все изменилось. В кино меня стали приглашать. Недавно сразу три режиссера попросили сняться у них. И появились интересные театральные роли. Например, я сыграла деревенскую бабулю, все хвалили. А в молодости у меня не получались люди из народа, как я ни старалась… Наверное, надо было кое-что пережить…
Та старуха у Пекарской и вправду получилась настоящей – певунья, себе на уме. Ведь это была баба Хима.
– Журнальный коллаж, где вас изобразили звездой мюзикла за колючей проволокой – почему именно в таком виде?
– Ну, этот вопрос надо задать редактору! Хотя… дайте подумать… Коллаж-то интересный! Вы ведь не знаете, что находится по другую сторону проволоки. Может, там еще большая неволя. В Германии я выступала для остовцев и в фильтрационных лагерях. На Воркуте – перед пленными немцами.
– Есть ли роль, о которой вы мечтаете?
– Это мисс Марпл. Очень люблю детективные истории! Вон, целая библиотека у меня собрана. – Пекарская показала на полки, плотно набитые книгами. – Некоторые собственного издания.
Заметив удивление гостя, она объяснила:
– Просто отдавала в переплет отпечатанные на машинке листы.
– Без чего вы не можете жить? – спросил он.
– Без чая с молоком. Вы все-таки попьете чаю?
– Нет-нет, спасибо… Вы рассказывали, что в самом начале войны поехали на фронт в составе актерской бригады.
– Ну да! Сама вызвалась. Москву бомбили, а я такая трусиха. Вот и захотела удрать подальше.
Она улыбнулась, и что-то молодое, сильное мелькнуло в ее взгляде. Журналист обескураженно посмотрел на Пекарскую. Ему показалось, что над ним потешается прекрасная женщина, спрятавшаяся в оболочке старухи.
Раздался стук в дверь. Пекарская встала, чтобы открыть.
– Это из «Макдоналдса».
Она вернулась с упаковкой, на которой виднелся всем известный логотип.
– Вы любите гамбургеры? – спросил журналист. – Запиваете их чаем с молоком?
– Люблю. Но не ем. – Она опять рассмеялась. – Это для одиноких стариков в округе благотворительную доставку придумали… Я их в театр ребятам отношу… Кстати, пробовала эти гамбургеры когда-то, в конце тридцатых. Их прямо на улице продавали… И, вы не поверите – тоже на Тверском бульваре, рядом с местом, где сейчас находится «Макдоналдс»!
– Анна Георгиевна, скажите, вы счастливы?
– Я благодарна за все – за юность, за старость, за детство. За то, что я русская актриса.
– А что для вас счастье?
– В данный момент… Если что-то вдруг перестает болеть – для меня это счастье.
Про болячки она, конечно, ему не расскажет. Хотя и об этом можно поговорить с юмором. Ей удалили желчный пузырь, он был набит камнями. Хирург потом подарил их в коробочке, целую россыпь. Камушки грохотали.
А в этом году новая напасть приключилась: оказывается, какие-то кристаллы в ее внутреннем ухе плавают сами по себе, вызывая головокружение. Получается, она – как каменный гость, или лучше – мать жемчужин. С больным сердцем и подслеповатыми глазами.