Птички в клетках (сборник рассказов)
Шрифт:
Я дождался, пока дверь закроется, и шагнул к Виктории, хотел ее поцеловать.
— Здесь чисто. И окно выходит на улицу, — сказал я.
— Надо разобрать чемоданы, — сказала она, пятясь от меня.
Мне вспомнилось, как отец мне рассказывал: "Хочешь верь, хочешь нет, но когда мы с твоей матерью поженились — мы с ней никогда раньше не были в гостинице — и вот я стал снимать башмаки…" Когда Виктория сказала, что надо разобрать чемоданы, то же самое почувствовал и я. Я никогда раньше не видел, как она разбирает чемоданы. Я вообще никогда раньше не видел, как
Для начала она обошла комнату, заглянула во все углы, в шкаф, как кошка. Потом отперла чемоданы и стала вынимать платья. Раскладывала их одно за другим на кровати и расправляла. Достала новый набор щеток — теткин подарок. Потом умывальные принадлежности. Потом принялась убирать платья в шкаф: повесит, отойдет, снова вернется, поправит, перевесит на другую вешалку. Каждый раз, как она шла по комнате (а прошла она туда и обратно раз сто, не меньше), стекла в окне дребезжали. Я положил свой коричневый костюм и твидовый пиджак на стул.
— Ты ведь не собираешься их надевать? Тогда повесь. Помнутся, — сказала она.
Я не знал, куда их повесить, и повесил на дверцу шкафа.
— Здесь они мешают, — сказала она. — Что у тебя с ботинками? Боже мой, что ты делаешь! Подмети!
Это я снял пиджак, и очередная порция конфетти посыпалась на пол.
— Чем? — спросил я и, подойдя к окну, выглянул на улицу. Из такси вылезли пожилой мужчина и молодая женщина и вошли в нашу гостиницу: отец и дочь, подумал я. Начинался вечер, неоновая вывеска гостиницы "Корт" напротив окрасила стену нашего номера в красный цвет, и щеки Виктории словно бы вспыхнули. Она наконец-то кончила разбираться.
— Ты всю комнату захламил, — сказала она. — Мне надо умыться.
Сняла жакет и кофточку и подошла к умывальнику. Я ни с того ни с сего испугался ее, может, и не ее, а крючков на ее лифчике.
— А потом мы пойдем смотреть Лондон, — сдавшись, сказал я и сел на край кровати. Но она тут же велела мне подать ей коричневые туфли, я принялся искать их, а она подошла к шкафу и выскользнула из юбки, и когда я повернулся к ней, она уже надевала новое платье.
Вдруг она сорвала его и метнулась к умывальнику.
— Уйди. Скорее. Меня сейчас вырвет, — проговорила она.
— Я открою окно, — сказал я. — Здесь душно.
Ее не вырвало. Я уложил ее на кровать.
— Уходи. Прогуляйся, — сказала она.
— Нет, мы пойдем вместе, — сказал я. — Подышим воздухом, выпьем чего-нибудь. Тебе станет лучше.
— Не станет.
Я ждал. По улице то и дело проезжали такси.
— Ну как ты сейчас? — спросил я.
— Как, как — перестань ты ради бога спрашивать. Нормально. Идем гулять.
И мы пошли гулять. Внизу нам встретилась хозяйка. У нее были очень большие голубые глаза и травленные перекисью волосы.
— Удобно расположились, деточка? — спросила она, одним взглядом оценив все, что было надето на Виктории.
— Хотим воздухом подышать, — сказал я.
— Чего уж лучше, — поддержала меня хозяйка.
Виктория, должно быть, хорошо ее рассмотрела, потому что, когда мы вышли на улицу, она мне сказала:
— А она пьяная.
— Она
— Может быть, она потеряла колесико, — предположил я. Виктория не улыбнулась.
Куда мы пошли, я и не помню. Лондон был хмурый. Улица за улицей с рядами закрытых магазинов. Я вслух читал вывески. Встречались рестораны. Мы зашли в какой-то бар, но Виктория не пожелала ничего выпить.
— Ты разве не будешь есть? — спросила она.
— Здесь еду не подают, — ответил я.
— Тогда зачем же мы сюда пришли?
Конечно, Гарри прав: в Лондоне надо знать все ходы и выходы. Он бы нам посоветовал, где можно поужинать. Зря я его не спросил.
— Вон, — сказала она, указывая на ярко освещенный кафетерий. Мы двинулись к нему, но тут замяукала кошка, она принялась ее гладить, и мы застряли у входа в какую-то контору. Кошка увязалась за нами.
— Ступай домой, — уговаривала ее Виктория. — Домой, слышишь? Ее же задавят. Пожалуйста! — Виктория чуть не плакала; мы стояли и улещивали кошку. Кошка была замызганная. Я хотел поймать ее, но она вырвалась из рук и брызнула по мостовой.
Виктория как завизжит. К счастью, кошка благополучно перебежала на ту сторону, села на пороге дома напротив и уставилась на нас.
— А вдруг она захочет вернуться, — проговорила Виктория. Ее ногти впились мне в руку. В конце концов я все-таки съел в кафетерии яйцо-пашот. Виктория к своему не притронулась. И мы пошли обратно в гостиницу. Сердце мое колотилось. На третьем этаже играло радио. Я прошел в ванную. Когда я открыл дверь в комнату, свет был погашен. Я подумал, что Виктория уже легла, но нет. Окно было распахнуто, ветер отдувал шторы далеко в комнату. Она исчезла. Потом я увидел ее. Она сидела в ночной рубашке на подоконнике, свесив ноги наружу. Я кинулся к ней и схватил ее.
— Я не могу, не могу! — кричала она. Я все-таки втащил ее в комнату, хотя она упиралась и отталкивала меня.
— Я тебя не люблю, — говорила она. — И никогда не любила. Я Гарри люблю. Прости меня, прости. Не могу я. — Она плакала и прижималась ко мне. — Я думала, я пересилю себя, но ничего не выходит. — Все как два года назад, только теперь, раз она вышла за меня, при чем тут Гарри?
Я слушал Викторию и не верил. Господи, до чего же я ее хотел — она убивалась и плакала и вела себя хуже некуда, разозлила меня, и все равно никогда еще не казалась такой желанной.
— Я не хотела за тебя выходить. Меня заставили. Ты меня принудил.
"Эк куда повернула", — подумал я.
— Жаль, что здесь нет Гарри, — сказал я с горечью.
— Не смей говорить пошлости, — вспыхнула она и перестала плакать.
Что ж, подумал я, с людьми такое случается, я слышал, но когда такое случается с тобой… Мне представилась пустая жизнь впереди — год за годом. Вдруг Виктория сказала:
— Я все думаю: ту несчастную кошку выгнали? — И мы стали говорить о кошках, она рассказывала о кошках своей матери, как они крадутся друг за дружкой по забору на задах. Она успокоилась.