Птичья гавань
Шрифт:
Мы стояли и стояли. Денег не прибавилось, поэтому мы купили эти жалкие пузыри и пошли ко всем.
В принципе, остальные пили мало, и я прикинул, что нам хватит. Не стоит делать рассчеты исходя из своих питейных показателей, и тогда расчеты будут оптимистичней. Сначала было скучно, как я и ожидал.
Да, я вышла замуж, вот колечко. Ребенок, полгода. Была худой, а стала совсем тощей. А я поступил на Режиссуру театра: много нагрузок. Актерское мастерство или режиссура с часу дня
— Не знаю, хоть одноклассниц трахай.
Да, заливай, Миша, — думаю. Максимум наорешь на кого-нибудь здесь и, может, еще отлупишь кого-нибудь на улице, после чего пойдешь без особого энтузиазма подергаешь свою полувялую колбасу дома в одиночестве.
— Миша. Одноклассниц. Это же подло, — ответил я, тем не менее поддерживая игру.
— Да мне уже все равно.
— И с кем ты собрался?
— С любой из них.
— А я знаю, что, скорее всего, у меня получится только с Юлечкой.
Я чувствовал, что так будет. Юля. В моем сознании она лежит как игрушка, стройная матрешка на моей ладони, уже раздетая и даже влажная, пациентка, готовенькая к мясному уколу. Но здесь, в мире людей и мебели, она задорная. Не знает, что я уже предсказал исход вечера. Юля, молодец, активистка, чтоб нам не было скучно, стала веселить нас забавными играми. Сначала вывела всех из комнаты, кроме двоих.
— Заходите один, — сказала чуть позже. Я зашел.
Там, замерев, Павлуша и Лена стояли в позе, будто у них секс.
— Что ты хочешь поменять в этом памятнике? — спросила Юля.
А ничего игра — смешная, наверное. Делай вид, что это интересно, и тебе сегодня дадут. Я решил, что Павлуша должен уткнуться лицом Лене в промежность и схватить ее за зад. Павлуша отошел и засмеялся. До меня дошло.
— Ну, вставай на колени и делай все это сам, — сказала Юля.
И так далее. Потом меня девушка Олеся подержала за промежность через штаны. А потом Юля нацепила на всех нас шарики, приклеила ко лбу кнопки на скотч, разбила на команды и заставила гоняться друг за другом. В таком духе.
Наша команда проиграла. Я вспомнил, что Юля учится на тамаду или еще что-то в этом роде. Режиссура театрализованных представлений, прости меня господи. Такая профессия, ничего не поделать, кому-то приходится в жизни заниматься такими вещами, людей много, а пиздатых дел раз-два и обчелся.
Потом все начали танцевать. Я потанцевал с Юлей, трогал ее за зад. Она одергивала мои руки, но было ясно, что это кокетство, и что ей приятно.
— Ты стала симпатичной, — сказал ей.
— Да я давно уже стала.
—
А голос-то у нее писклявый, как был, так и остался. Но сама, да, взрослеет, становится заманчивой. Или просто я недостаточно искушен в женской красоте.
Я поймал Павлушу, чтобы проверить свою интуицию:
— У тебя же есть презерватив?
— Есть, и что?
— Так я и думал. Дай мне его.
— Не дам.
— Ну, кого ты сегодня собираешься? Неужели собираешься?
— Собираюсь.
— Кого?
— Кого надо, того собираюсь.
Мне казалось, Павлуше нужны были эти презики, как зонт в ясный солнечный день.
— Ну, Павлуша, радость моя, вот что я тебе скажу, помоги мне, — я начал размахивать руками. — Ну, дай ты мне этот вонючий гондон. Помоги моей душе поэтической в минуту трудную. Все равно ведь он пролежит у тебя в кармане твоем, пока срок годности у него не кончится.
Последнее предположение, как я понял по его лицу, я высказал зря. И я пошел по другому, безобидному пути:
— Ну, Павлуша! Дай-дай! Ну, да-а-а-а-ай.
Его это утомило, и он отдал мне презик.
— Ладно, у меня два. На один.
— Ну, Павлуш, мне одного не хватит! Это уж точно!
Он заржал. И пошел выпить. Я усиленно мешал водку с пивом, думая о Нине. А через час или два я сидел уже на балконе Юлечкиной квартиры и смотрел через стекло на комнату, служившую залом. Юлечка расправила диван. А потом зачем-то начала расправлять кресло-кровать.
Я докурил и зашел в комнату:
— А это еще что за херня?
— Что?
— Вот это?
— Это кресло-кровать.
— Я вижу.
Я разделся до трусов и сел на диван. Юля была в ночнушке.
— Слезай, — говорит.
Я встал. И стоя смотрел на нее.
— Хочешь, — говорит, — мой фотоальбом посмотреть?
Мы минут пять посмотрели альбом. Зря посмотрели.
Потому что я едва не решил уже с ней ничего не делать, но она была на некоторых фотографиях такой заманчивой, что я не мог себе позволить бездействия. Когда она выключила свет, я сказал с этого кресла-кровати:
— Ну, все, хватит, я иду к тебе.
— Нет.
— Как нет?
Я выдал какой-то невнятный монолог, отключив мозг, после чего она сказала:
— Ладно, бери с собой одеяло и подушку и перелазь. Так-то лучше. Я перелез.
— Где у тебя эрогенные зоны? — говорю.
— Я тебе все равно не дам, — так вот она сказала. Я положил Юле руку на живот.
— У меня месячные еще не закончились, — говорит.
— Так самое время, — говорю. — Они как раз сейчас закончатся, а это — лучшее время.