Птицы небесные. 1-2 части
Шрифт:
Возвращаясь с верхнего поста, я подолгу стоял, дыша и наслаждаясь благоухающим свежим ветром. По солнечным склонам на песчаных осыпях показывались красные побеги ревеня, быстро распускавшие зеленый веер огромных листьев. Благодаря обилию растительности, наш рацион сильно обогатился съедобными травами: ревенем, крапивой, мятой, щавелем, горным луком и чесноком, побегами ферулы, борщевика и листьями дикой смородины. Собранные травы мы мелко нарезали ножом и щедро поливали растительным маслом, готовя из них обед. В этом крае растения обладали такими удивительными свойствами, что после них в теле как будто появлялись новые силы. Здесь молитва настолько захватывала мою душу, что иногда, выходя к людям, я не мог говорить. Глубокое
Ближе к лету Петр перевез на станцию свою библиотеку, и я был буквально ошеломлен открытием для себя «Откровенных рассказов странника» об Иисусовой молитве. Их, терпеливо постукивая двумя пальцами по клавишам пишущей машинки, я перепечатал для своей небольшой библиотеки. Эту книгу я почти выучил наизусть и перечитывал снова и снова. Чтение рассказов несказанно утешало душу. Жизненный опыт показал, что одни люди ищут в Церкви чины и карьеру, а другие — спасение и покаяние. И если иногда их пути пересекаются, им никогда не понять друг друга. Евангелие постоянно было со мной и являлось незаменимым источником помощи и утешения в различных жизненных обстоятельствах.
Третьей книгой, которая утвердила меня в правильности избранного мной пути — целомудрия и молитвы, стал труд святителя Игнатия Брянчанинова «Отечник». Со слезами на глазах я вчитывался в каждую строку этого повествования, попавшего в мои руки в виде бледной машинописной копии. Поучительные истории из жизни святых отцов и их мудрые изречения стали моим любимым чтением после Евангелия, вернее, «Отечник» стал для меня живым примером истинности и спасительности Святого Евангелия. Я поселился в этих книгах душой и сердцем. Редактор привез с собой много книг по истории и культуре стран Востока на английском языке, так как бегло говорил и читал по-английски. Пользуясь свободным временем, я занялся английским, в основном, переводами со словарем.
Происходили на станции и разного рода дискуссии. Однажды к нам заглянул на чай альпинист из ГДР. Представившись, он заявил:
— Я — убежденный марксист. Надеюсь, и вы тоже…
— Мы — христиане, — за всех ответил Петр.
— Если бы вы читали Маркса, то знали бы, что в жизни всем управляют экономические законы! Кто из вас читал Маркса?
— Я читал, — уверенно ответил наш начальник. — Для меня всем управляет Бог. Когда я смотрю в небо, вижу Бога. Смотрю на горы вокруг, — дышу Богом. Гляжу внутрь себя, — молюсь Богу и живу Им. А вы кому молитесь? Марксу? А живете чем? Экономическими законами?
Немец, нахохлившись, молчал. Затем, посмотрев на часы и извинившись, ушел.
В другой раз попросился переночевать рядом с нами худой остролицый паренек с огромным рюкзаком. Он поставил неподалеку от домика палатку и весь вечер приглядывался к нам и помалкивал. Утром, попивая предложенный ему чай, осторожно спросил:
— Ребята, а почему вы девушек сюда не пригласите? Надо же время от времени выпускать, так сказать, «пар», в общем, энергию. Не накапливать же ее постоянно?
— Мы стараемся все силы отдавать молитве, поэтому храним воздержание, — ответил инженер.
— Послушайте, допустим вы правы, но ведь можно и с девушками общаться, ну, вы понимаете, о чем я, и молиться, если вам угодно!
— А вы иногда выпускаете «пар»? — спросил, сосредоточенно глядя на гостя, Геннадий.
— Ну, периодически… — засмеялся тот.
— А я, когда так делал, всегда чувствовал, что совесть меня укоряет, и не мог молиться, потому что это для меня грех. Скажите честно, вы чувствовали после этого угрызения совести?
— Ну, не особенно, вообще-то… — замялся собеседник.
— Значит, у вас нет чувства греха. Это ненормально. Вы кто по профессии? — Геннадий спокойно ожидал ответа.
— Психолог.
— Если вы психолог, то делайте выводы…
После
Однажды прошел слух от заглядывавших к нам туристов, что нас то ли хотят ограбить местные парни, то ли из тюрьмы сбежал уголовник и пробирается к нам. Петр очень дорожил своими иконами и библиотекой, поэтому опорожнил несколько алюминиевых фляг из-под круп и бережно уложил в них свои сокровища. Потом он закопал эти фляги на склоне за домом, водрузив над этим местом шест. Зима прошла незаметно. Нас никто не ограбил и наш друг, как только сошел снег, взялся искать свои баки. Но толстый пласт снега снес шест, поставленный над закопанными книгами, и место стало неузнаваемым. Тогда начальник перекопал весь склон за домом, пока не отыскал свои сокровища. Потом на этом участке очень хорошо стали расти белые грибы.
Этой же весной на собственном опыте пришлось убедиться, как опасно мы ходим, не подозревая, что смерть всегда подстерегает нас. Меня увлекла идея отыскать в горах, где-нибудь поблизости, пещеру для молитвы. В ходе поисков в труднодоступном ущелье удалось найти подходящий грот с удивительным многократным эхом. Смущало лишь одно обстоятельство: устрашал рискованный подход по скользким гранитным блокам, обросшим мхом, где можно было сорваться. Я решил отыскать подъем к гроту с другой стороны крутого ущелья, заваленного длинной снежной лавиной. Поднявшись довольно высоко, пришлось испытать разочарование: мне не преодолеть острый гребень перевала! Нужно было поворачивать обратно. Для скалолазания очень подходили мягкие таджикские галоши — они хорошо держали на скале. Но при спуске по крутому снежнику я потерял равновесие и заскользил вниз со все более увеличивающейся скоростью. Сначала я пытался сидя затормозить на плотном снегу, затем лег на спину, пытаясь удержаться за снег руками и ногами. Но скорость была так велика, что меня закрутило на крепком насте. Молитва вылетела из головы. Чернеющая внизу пропасть приближалась неотвратимо. «Господи, неужели это конец?» — мелькнуло в голове. Меня с размаху выбросило в мелкую снежную впадину, заполненную щебенкой, сыпавшейся сбоку со скалы. Крутнувшись по ней несколько раз, с трудом удалось затормозить, содрав кожу на руках. Только тогда я перевел дух.
«Вот чем заканчиваются любые поиски, если не помолиться вначале!» — укорял я себя. Вниз я спускался поближе к скалам, стараясь держаться за гранитные стенки ущелья. На них остались свидетельства моего опыта покорения перевалов в виде кровавых отпечатков.
Периодически зимой, когда Петр не уходил в город, нам приходилось жить вдвоем в тесной комнате, где топилась железная печь. Дрова были сырые, потому что мы доставали их из-под снега. Собранные нами большие сучья и стволы деревьев стояли во дворе, прислоненные к глухой стене. У нас был уговор, чтобы каждый, возвращаясь летом с замеров, обязательно притаскивал по одной ветке или упавшему небольшому дереву. Если же оно было большим, то мы веревками тянули его все вместе. Из-за влажности дрова поначалу просто шипели в печи, но потом, подсохнув, давали сильный жар. Приходилось даже открывать полностью форточку или входную дверь. Как-то Петр вернулся в начале зимы из Душанбе. Очень усталый, он прилег отдохнуть на свой топчан и уснул. В головах на полочке под иконами у него всегда стояли церковные свечи, около десятка, которые он зажигал, когда молился.
Я положил в печь дрова, и они начали, как обыкновенно, шипеть, почти не давая тепла. Среди этих дров попались смолистые сучья, огонь в печи сильно вспыхнул и она яростно загудела. Жар от раскаленной топки пошел такой, что я испугался, как бы у моего друга не загорелись волосы. Я быстро открыл форточку, так как мой топчан стоял у окна, и увидел, что Геннадий толчком ноги закрыл нашу дверь и распахнул входную. Мой сосед проснулся в полном недоумении. Свечи оплавились от жара и повисли с полочки вниз головой.