Птицы небесные. 3-4 части
Шрифт:
— Это теперь инок Харалампий, в честь священномученика, — ответил я матушке, входя в калитку и здороваясь с иеродьяконом. Она, взяв у меня благословение, поцеловала инока в голову.
— Люблю смиренных! А что за пакет?
— Везу облачения на Псху.
— А для наших пустынников на Келасури нет лишних облачений? Поизносились они…
Два облачения я передал матушке для пустынников, одно оставил для молитвенного дома на Псху.
За обедом мы с моим товарищем, добавляя рассказ друг друга, поведали нашим
— Пришло времечко… — пригорюнилась матушка. — Все сбывается в точности, что старец предвещал. Вот уж и турки понаехали. А еще и печати начинают вводить… Ох, беда, беда, мои милые! Гонения, гонения будут. В церкву ни в какую не пойдешь, благодать-то отступит. И посадят всех в поезда товарные, как скотов, и повезут в Сибирь. Но бояться не надо, это все святые мученики поедут. А тот, кто остался, хватайся за колеса, чтоб на те поезда попасть… А кровушки-то, кровушки по земле будет — по колено… — Не выдержав, монахиня расплакалась.
— Ну, мать, ты, прямо, без этого самого не можешь, — с досадой сказал иеродьякон. — Всегда у тебя глаза на мокром месте, мы же с людями разговариваем, чи шо?
Матушка Ольга утерлась платком и продолжила:
— Но вы не бойтесь ничего, рабы Божии! Отец Виталий говорил, что антихрист захватит весь мир и развяжет такую войну, которой отродясь не было. А верующие спасутся, непременно спасутся. Кто Богу будет молиться, того Господь убережет…
— А как же Абхазия, матушка? — спросил я.
— Абхазия останется, антихристу не до нее будет. Грузины захотят напасть, да не успеют. Такое везде кровопролитие разразится… Здесь очень бедно будет, но кто в ней застанет такое страшное время, выживет и спасется. Ведь это удел Матери Божией…
После шумной встречи с друзьями в аэропорту Псху я зашел к сестрам и отдал Надежде письмо и другой конверт от владыки Алексея.
Она с любопытством взглянула на меня.
— Ну как вам показался наш архиерей?
— Мне кажется, он хороший и достойный епископ. Но уж очень дотошно обо всем расспрашивал…
— Он такой, — усмехнулась послушница, поджав губы. — Зато он очень любит Патриарха Алексия и почитает Глинских старцев! — с вызовом сказала Надежда, вскинув голову.
— Да кто ж спорит… — Я пожал плечами. — Просто я жизнь архиереев плохо знаю…
— Батюшка, мы с вами пойдем на Решевей? — В комнату вбежал Ванечка и ухватился за рукав моего подрясника.
— Чуть позже, Ваня! Сначала мне нужно все дела подогнать…
Инока я разыскал у Василия Николаевича: он сидел за столом и пил чай, черпая столовой ложкой мед из трехлитровой банки. Она была пуста на две трети.
— Харалампий, а тебя не стошнит? Ты уже почти банку доканчиваешь! — полюбопытствовал пчеловод, сидевший рядом. Хозяйка остановилась,
— Нет, нет, что вы? Не беспокойтесь! Я его много могу съесть…
Хозяева расхохотались.
— Не стойте, отец Симон, присаживайтесь! У нас меду много… — Бригадир утирал пальцем слезы от смеха. — Простите, насмешил нас паренек.
Выпив чашку чая с золотистым пахучим медом и большим ломтем хлеба, предложенного хозяйкой, я встал.
— Батюшка, отдохнем с часок?
— Идем, идем, Харалампий! Не рассиживайся!
Пришлось поторопить моего друга. Мне хотелось скорее добраться до скита.
Глухой рокот реки встретил нас под обрывом крутого берега Бзыби.
Сгибаясь под тяжестью рюкзаков, мы тащились по уходящему полого вверх затяжному подъему долгой тропы на Решевей.
— Все-таки здесь здорово! — оглядываясь вокруг, восклицал мой спутник. — Вон Шапка Мономаха нас приветствует! А вон поляна, где я всегда отдыхал! — От радости возвращения в любимые места он крестился на каждом повороте. — Знаете, батюшка, вот так помытарствуешь по городам, в суете, потом на каждый цветочек любо-дорого взглянуть… Уф, что-то я сильно вспотел! Должно быть, от меда.
— Верно, Харалампий! — улыбался я, смахивая рукой с носа крупную каплю пота. Такие же капли висли на бровях, жгли глаза. Повсюду в горах чувствовалось начало осени. Прозрачные леса застыли в ожидании осенних бурь. По воздуху летели тонкие нити паутины, вспыхивая в неярких лучах вечереющего солнца. По полянам белели россыпи первых белых бессмертников.
Послушник Георгий радушно приветствовал в скиту наше появление, отзвонив на металлических полосах, подвешенных к церковной балке, нехитрую мелодию. Он взял у меня благословение, а с Харалампием они обнялись.
— Не замучился один с огородом, Георгий? — спросил я, осматривая ухоженный огород и грядки.
— Ну что вы, отец Симон? Меня работа боится!
Все во дворе и в доме дышало морским порядком и чистотой. Возле летней кухни стояло компактное устройство из кровельного железа, оканчивающееся трубой.
— Это наша печь для выпечки хлеба и просфор! Здесь же в ней и духовка, — объяснил послушник, указывая на всякие задвижки и дверцы.
— Как ты умудрился все это смастерить? На коленке, что ли?
— Ну, почти на коленке… Приволок со Псху наковальню и еще кое-какое железо, еле допер, — с добродушным смехом отозвался умелец. Действительно, на кухне в углу стоял рабочий верстак, смастеренный капитаном, а на нем — увесистая наковальня, рядом — тиски.
— Посмотрите, какие просфоры получаются: ровные, плотные, хорошо пропеченные! — продолжал нас знакомить Георгий с новинками скита.
— Отличные, ничего не скажешь! — Мы с Харалампием изумлялись талантам послушника. Чай сели пить в доме. Вечера уже стояли холодные.