Пуговица, или серебряные часы с ключиком
Шрифт:
В один прекрасный день они отнесли полный фанерный чемодан в Шабернак.
— Сегодня он обязательно приедет.
Они стояли одни на платформе. Поезд все не приходил. Дул холодный ветер, и мальчишки засмотрелись на воробьев, как они тряслись и пушили перья.
Отвин озяб, сидя неподвижно на чемодане.
— У тебя был когда-нибудь друг? — спросил он неожиданно.
Генрих сказал:
— Был бы у нас сейчас коммунизм, мы пошли бы в магазин и выбрали бы себе по теплой курточке.
— У меня никогда
— А то и взяли бы себе два овчинных полушубка.
— Сказать тебе стихотворение?
— Скажи.
— Только я его сам сочинил.
— Все равно скажи.
— Это про весну.
— Скажи, скажи, Отвин!
Ветры в апреле Не потеплели, А я увидел, как за неделю Первые почки зазеленели.— Ты правда сам сочинил, Отвин?
Отвин кивнул. Оба сидели и растирали себе руки — так было им холодно.
— Красивое стихотворение, — сказал Генрих. — Но понимаешь, Отвин, не можем мы с тобой быть настоящими друзьями. Потому как мы с тобой не братья по классу. Не пролетарий ты, понимаешь?
— Я же не виноват.
— Нет, ты не виноват, Отвин.
— А разве мы с тобой из-за этого не можем быть друзьями?
Когда поезд подходил к маленькой станции, человек в заплатанном свитере увидел обоих мальчиков на платформе. Сошло всего несколько пассажиров: кто направился в деревню, кто в лес. Человек в свитере очень удивился, заметив, что мальчишки машут ему.
— Вы это меня тут ждете?
Оттащив чемодан в сторону, ребята открыли его и очень обрадовались, увидев, как удивился человек в свитере.
— Я же ничего взамен вам не могу дать, ребята, — сказал он, пробуя проволочные штифтики.
— А мы это так.
— Мы их на нашем выгоне нарезали, — сказал Отвин.
Дождавшись, когда платформа опустела, ребята пересыпали штифтики в чемодан человека в свитере.
— Мы его только десять шагов несли, а потом отдыхали.
Мальчишки были очень взволнованы и наперебой рассказывали, что собираются через три дня принести еще полный чемодан с проволочными штифтиками. Однако человек в свитере сказал, что он в последний раз здесь и больше они никогда не увидятся.
Ночью, уже в поезде по дороге домой, человек в свитере думал о мальчишках. Пытался представить себе деревню, в которой они живут. «Хорошо, что они сказали, как она называется, — решил он. — А у одного из мальчиков очень болезненный вид. Не простой мальчонка, должно быть. Да и второй тоже. Но только в ином плане, да и хвастунишка, пожалуй. Нет, нет, он тоже не простой».
Он подумал о курсах, на которые он намеревался поступить и перед которыми испытывал немалый страх. «Интересные ребята, —
Ночь была темная, поезд еле-еле плелся. Кто-то чиркнул спичкой, закурил.
Что это? Журавли курлычут?
Над озером проносится тучка, вытягивается в длину, поворачивает, круто взмывает ввысь и исчезает. Вдруг она снова здесь разворачивается, становится черной, и… делается видно — тысяча скворцов! По одному они падают в желтеющий камыш.
Время щуке стоять в мелководье.
Лодка старого Комарека бесшумно скользит по воде. Тихо, метр за метром он спускает ставную сеть за борт — весь камышовый мыс он обложит. Любит он эту рыбалку. Вот положил весло на дно и взял шест, к концу которого прибита небольшая дощечка. Делает он все спокойно и ловко, а когда надо, то и с молниеносной быстротой. Загнал лодку в камыш и стал опускать шест с дощечкой в воду. Вода хлюпает, чавкает, брызги летят. И снова, и снова так. А вот уже видно — впереди камышинки качаются. Это щука потянула. И сразу сеть сошлась. Снова камышинки качнулись — стало быть, вторая!
От воды поднимается пар — воздух холодный.
В это время старик каждый день на озере и случается, что вечером приносит домой полцентнера щук.
Что это? Журавли курлычут?
Генрих теперь часто бегает в поле: оно огромное, простирается до самого неба и все в желтом жнивье. Идет пахота. Но Генрих бегает туда через лес, чтобы пахари его не видели. Спрятавшись в багряной листве на опушке, он из своего тайника высматривает лошадей.
Вон там, впереди плуга, идет небольшая обозная лошадка…
Как-то раз Генрих там столкнулся с одним из деревенских хозяев. Оба смутились — и тот и другой пришли сюда из-за лошади!
— Вы что ж, теперь на озере устроились?
— На озере, господин Бернико.
Говорили они мало, и, когда из-за холма показывались пахари, все их внимание устремлялось к лошадям.
Орлик был самой маленькой лошадью, рядом с ним шла голубая кобыла, отсюда было видно, что она хромает.
— А говорили, будто дом рыбака развалился.
— Да нет, только крыша, — ответил Генрих. — Ни окон, ни дверей. И пол выломали.
Снова они не отрываясь смотрели на лошадей.
— Как ты кличешь своего буланого?
— Орлик.
— Сильная лошадь, хотя и небольшая.
— Да, сильная.
Поговорили они и о голубой кобыле. Генрих сказал:
— Горяча она, господин Бернико, горяча! — Ему хотелось спросить, как зовут голубую, но он удержался. — Ногу, должно быть, заступила, — проговорил он.
Бернико кивнул:
— Может быть. — Но он знал, что кобыла надорвалась. Молода она для пахоты. Знал он также, что для работы она теперь не годна.