Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь

Роздобудько Ирэн Виталиевна

Анна-Мария догадывается, какие сны имеет в виду семнадцатилетний Колька, она даже уверена, что в этих снах она, Анна-Мария, главное действующее лицо. Именно – действующее.

– Где ты пропадала две недели? – снова спрашивает Колька. – Я искал тебя, где только мог. Алекс сказал, что ты на Сан-Бабило (так в городе называлось место, где собирались проститутки).

– И что, ты поверил?

– Нет, конечно. Так где?

– Не имеет значения… Теперь ничего не имеет значения. Может быть, пойти на Сан-Бабило – это идея… Но сначала… – Анна-Мария пристально смотрит ему в глаза, отчего его нежная

кожа на щеках покрывается непроизвольным румянцем. – Послушай, а ты помнишь, как ты поцеловал мне руку?

– Конечно. Я даже помню, что тогда подумал: обязательно женюсь на тебе, когда вырасту.

– Ну уж нет. Я никогда не выйду замуж. Я это поняла очень давно. Эти пупсы на машинах, шарики, пьяные гости… Кому это нужно? Тебе это нравится? Ты собираешься ТАК женится? Впрочем, зачем я спрашиваю – ты женишься именно так. Как все. И это будет ску-у-учно. Как поедание булки.

– Что с тобой? Ты так изменилась за последнее время… – Колька берет ее за руку, переворачивает ладонью вверх, подносит к губам и целует теплыми, просто горячими, как уголь, губами. В подъезде прохладно, но начиная с ладони все тело Анны-Марии неожиданно заполняется неимоверным теплом.

– Послушай, – шепчет Колька, – послушай…

Но сказать ему нечего – все понятно без слов.

– Тебе не кажется, что все люди вокруг говорят о пустяках? – У Анны-Марии сегодня странное настроение, она и сама не понимает, откуда появилась эта волна необъяснимой агрессии. – Ты не замечал, как уже с утра однообразны наши движения. Меня начинает тошнить, когда я расстилаю и застилаю постель, ставлю на плиту чайник, чищу зубы, прокручиваю в замке ключ… А подумай, о чем мы все говорим! О кино, о погоде, о тряпках, о деньгах… Мне казалось, что когда я вырасту, буду очень умной. А теперь я понимаю, что умной я была ТОГДА. И свободной тоже. А слова, по-моему, вообще не имеют никакого значения – это всего лишь звуки, которые мы издаем в пустоте…

– Зря ты так… – Колька сдвигает брови, морщит лоб и, словно ныряльщик перед прыжком, вдыхает побольше воздуха, – я так не думаю. Есть и другие слова. Вот послушай:

Стояла зима. Дул ветер из степи.И холодно было младенцу в вертепена склоне холма…

– Это что?

– Это Пастернак. В прошлое воскресенье мы с ребятами ездили в лесопосадку за городом – там спекулянты книги продают. Прямо с земли… А вот еще:

Луна переменилась, но ничтоНе сдвинулось – сознание и стилос,Гора, река, столетье… Но затоКак бережно луна переменилась!Все серебро и золото ее стеклоИ на стекле засахарилось.И сердце

утомленное мое упало…И луна переменилась.

– Пастернак? – произносит Анна-Мария странную фамилию. Жар не покидает ее тела, Колька все еще держит ее руку в своей.

– Да ты что! Это ужасные стихи!! – Он предательски краснеет, и Анна-Мария понимает:

– Твои?!

– Неважно. Так вот, есть совсем другие слова. И ради них стоит жить. Машка! У меня не будет свадьбы с куклой на капоте. Я тоже все это ненавижу.

– Но когда-нибудь это же должно произойти! – Анна-Мария вынимает свои пальцы из его ладони. – Ты ведь сам говорил об этих снах… И это нормально. А мне претит все, что нормально. Понимаешь?

– Тогда, – он снова берет ее за руку, но на этот раз прикосновение кажется Анне-Марии неожиданно властным, а вместо тепла всю ее пронизывает незнакомая дрожь, идущая от его руки, – давай будем ненормальными! Без кукол. Я ведь все равно, если и женюсь – то только на тебе!

Наверное, в другое время она сказала бы: «Вот дурак!» или что-то в этом роде. Но сейчас в ее голову приходит замечательная идея. Это именно то, что ей сейчас жизненно необходимо – упасть как можно ниже.

– Вот и отлично! – говорит она. – Я согласна. Но учти – это будет разовая женитьба.

– То есть?

– Что ж тут непонятного? Я приду к тебе, когда скажешь, но только один раз. Избавишься от своих снов…

– Ты серьезно? – Голос его дрожит, как и рука. – Шутишь?

– Я же сказала. Можешь назначать день. И побыстрее, пока не передумала.

– Подожди, подожди… – Колька старается пока не думать о серьезности предложения, ему необходимо сообразить – когда и где? – это его мужская обязанность, а осознавать свое счастье можно позже. – Завтра Сергей со Светланой уезжают в Крым. Придешь завтра?

– Я же сказала – да. Завтра так завтра.

– Что… что тебе приготовить?

– Ну не есть же я к тебе приду! Приготовь мне… яблоко. Одно большое красное яблоко – такое, как продаются на центральном рынке.

– Хорошо. Но ты уверена, что ты этого хочешь?

– Конечно. Не бойся, – Анна-Мария проводит рукой по его волосам, и все меняется в мире.

– Тогда бегу за яблоком! – Колька достает из кармана маленькое круглое зеркальце и разламывает его о подоконник на две части. – Вот твой пароль. Как сказал один поэт: «Мы при встрече их соединим!»

Анна-Мария берет свой осколок, и ей кажется, что нечто похожее уже когда-то происходило…

Колька уже успел перескочить две ступени, но вновь возвращается к Анне-Марии:

– Послушай… Я, конечно, не совсем тебе верю… Но… может… поцелуемся?

– Почему бы и нет?..

И Колька целует ее. И вместо забвения, головокружения или же других ощущений, о которых так часто и много говорили одноклассницы, Анну-Марию одолевает немыслимое любопытство. Оно огромное, оно распирает ее изнутри и, возможно, отныне становится для нее движущей силой, которая и определит дальнейшую жизнь. Но пока она не знает об этом…

– Все! Помчался! Я достану тебе самое огромное яблоко в мире! – шепотом кричит Колька. – Завтра прогуляем школу. Приходи прямо днем – мои уезжают с утра.